Маскарад

Андре опять ухмыльнулся.

– Согласен, – кивнул он.

– Я к тому, что все здесь ведут себя так, словно, кроме музыки, на свете вообще ничего не существует! Сюжеты опер абсолютно глупы! В половине историй все держится на том, что человек не узнает собственную жену или служанку просто потому, что та надела крохотную маску! Толстые дамы исполняют роли чахоточных девиц! А игра актеров? Разве это можно назвать игрой?! Ничего удивительного, что все принимают как данность, когда я пою вместо Кристины, – по сравнению с тем, что творится в самой опере, это практически нормально! Здесь у всех искаженное оперовоззрение! И на двери следовало бы повесить табличку: «Здравый смысл оставьте за порогом»! Если бы не музыка, все это выглядело бы просто нелепо!

Внезапно Агнесса осознала, что Андре смотрит на нее с типично оперным выражением лица.

– Разумеется, ведь так оно и есть. Ведь важно только шоу, – сказала она уже спокойнее. – Все это сплошное представление.

– Опера и не претендует на реалистичность, – произнес Андре. – Именно этим она отличается от театра. Здесь никто не говорит тебе: «А сейчас притворись, что это поле боя, а тот парень в картонной короне на самом деле король». Единственное предназначение сюжета здесь – это заполнить промежуток до следующей арии.

Перегнувшись через стол, Андре взял ее руку в свою.

– Должно быть, для тебя это большое потрясение, – сказал он.

Никогда прежде ни один мужчина не прикасался к Агнессе, разве только чтобы отпихнуть ее в сторону или отобрать конфету.

Она поспешно выдернула свою руку.

– Я… э-э… лучше пойду порепетирую…

Она почувствовала, как краснота начинает свое победоносное шествие снизу вверх.

– Тебе и в самом деле замечательно удается партия Йодины, – похвалил Андре.

– Я… э-э… занимаюсь с частным преподавателем.

– Тогда он настоящий спец в опере, помяни мои слова.

– Думаю… думаю, так оно и есть.

– Эсме?

– Да, Гита?

– Не то чтобы я жалуюсь…

– Но?

– …Но почему не я изображаю из себя богатую покровительницу оперы?

– Потому что в тебе нет ничего особенного. Таких, как ты, везде полно, Гита.

– А. Ну ладно. – Подвергнув высказывание некоторому обдумыванию, нянюшка Ягг не увидела ни единой неточности, способной повлиять на судебный вердикт. – Тогда все честно.

– Знаешь, я от происходящего не очень-то и в восторге…

– Обработать госпоже ноги? – Маникюрщица уставилась на башмаки матушки и начала вспоминать, где у них в кладовке хранится молоток.

– Должна признать, прическа хороша, – заметила нянюшка.

– У госпожи восхитительные волосы! – воскликнула парикмахерша. – В чем ваш секрет?

– Смотри, чтоб в воде, которой моешься, не плавали головастики, – поделилась матушка. – Кто знает, что они там… – Матушка посмотрела поверх раковины на отражение в зеркале, повернулась одним боком, другим. Поджала губы. – Гм-м, – наконец подвела итог она.

На другом конце матушки маникюрше наконец удалось стянуть с ее ног башмаки и чулки. И, к огромному изумлению, вместо мозолистых и артритных страшилищ ее взору открылись идеальные ножки. Маникюрша даже не знала, с чего начать, потому что делать тут было решительно нечего, но маникюр стоит двадцать долларов, и в таких обстоятельствах лучше пошевелить мозгами и найти себе какое-нибудь занятие.

Нянюшка сидела возле груды покупок и записывала на клочке бумажки расходы. Она не обладала матушкиным даром обращаться с цифрами. Непокорные козявки крутились-вертелись под огрызком карандаша как хотели и все время неправильно складывались.

– Эсме? По-моему, мы уже истратили… долларов где-то с тысячу, и это не считая экипажа. И госпоже Ладе мы еще не заплатили за комнату.

– Ты сама сказала: чтобы помочь девушке из Ланкра, не пожалеешь ничего.

«Деньги – это, по-твоему, ничего?» – хотела было возразить нянюшка, но тут же разругала себя в пух и прах за такие мысли. Одно хорошо: район нижнего белья существенно полегчал.

Труженицы женской красоты пришли к соглашению, что сделали все, что было в их силах. Матушка повернулась во вращающемся кресле.

– Ну, как тебе? – осведомилась она.

Нянюшка Ягг вытаращила глаза. В жизни ей довелось видеть немало странных вещей, некоторые из них даже дважды. Она видела эльфов, ходячие камни. Она была свидетельницей, как подковывают единорога. Как-то раз ей на голову упал целый дом. Но она никогда не видела матушку Ветровоск нарумяненной.

Вся известная ей брань, служившая для выражения шока и удивления, внезапно испарилась, и нянюшка неожиданно для себя самой прибегла к древнему проклятию, которое так любила ее бабушка.

– Чтоб мне умадрагориться! – воскликнула она.

– У мадам чрезвычайно гладкая кожа, – заметила девушка, накладывавшая косметику.

– Знаю, – кивнула матушка. – С этим, видно, ничего не поделать.

– Чтоб мне умадрагориться! – повторила нянюшка.

– Пудра и тушь, – усмехнулась матушка. – Ха. Еще одна маска. Ну что ж… – Она наградила парикмахершу ужасной улыбкой. – Сколько мы вам должны? – спросила она.

– Э-э… как насчет тридцати долларов? – робко произнесла парикмахерша. – Это нормальная це…