Маскарад лжецов

Родриго посмотрел на несчастную Аделу и вновь перевел взгляд на страдальческое лицо Осмонда.

— Пошли с нами, Осмонд. Хоть ноги разомнешь.

Жофре сразу оживился.

— Да, пошли! Заставим это дурачье открыть ворота!

Осмонд колебался.

— Я лучше побуду с Аделой. Ей нездоровится.

— Ей всегда нездоровится, — буркнул Зофиил. — Будь она курицей, я бы свернул ей шею, чтобы не мучилась.

Осмонд развернулся, сжимая кулаки, но Родриго положил ему руку на плечо.

— Полегче, Зофиил, — сказал музыкант. — Не грозись удавить женщину в городе, где ищут душителя. Сказанное в шутку могут понять всерьез.

У Зофиила лицо пошло красными пятнами. Глаза сверкнули.

— Иди с ними, Осмонд, — поспешно вмешалась Адела.

Осмонд, не оборачиваясь на нее, двинулся за Родриго, протискиваясь между повозками и рыбными лавками. Жофре шел последним.

— Безумство слепое, скверна и похоть. — Наригорм, свернувшись на козлах, как белая крыска, смотрела на их удаляющиеся спины.

Плезанс повернулась к ней.

— Ты что-то сказала, доченька?

Наригорм заговорила нараспев:

— Руны я режу, турс и еще три. Безумство слепое, скверна и похоть. — Она холодно, торжествующе улыбнулась. — Вчера вечером я выбросила турс, троллью руну. Она искажает все, что за ней следует. Обращает смысл рун в темную сторону. Но вчера вечером я не знала, для кого эти руны.

Адела быстро перекрестилась.

— Не пой так, Наригорм, мне страшно. Твои слова звучат, как проклятье, а я знаю, что ты не хочешь... Вчера ты просто устала. Думаю, руны выпали так случайно, потому что ты не могла сосредоточиться после... — она замялась, — после того, что услышала про сказочника и про бедную девочку.

Мне подумалось, что Наригорм впадет в ярость, как всегда, когда кто-нибудь сомневался в ее толкованиях. Однако она по-прежнему улыбалась, как будто ничьи слова не в силах убрать выражение довольства с ее лица.

— О нет, Адела, руны никогда случайно не выпадают. Они сказали правду о ком-то, и то был не сказочник. А теперь я знаю, кто это. Знаю.

Наконец здравый смысл возобладал, и ворота открыли. Однако прошло немало времени, прежде чем все повозки смогли выехать из города, и Плезанс вернулась задолго до того, как мы тронулись. Оказавшись за городской стеной и вдохнув первые глотки чистого воздуха, мы начали успокаиваться. Фургон так и не обыскали. Горожане решили не только выпустить нас, но и поскорее выпроводить.

Ксанф вела себя на удивление смирно. В городе она почти не пыталась кого-нибудь укусить, по крайней мере, всерьез, хотя мимо нее протискивались толпы народа. Она не лягалась и не шарахалась даже в давке, а сейчас, на дороге, трусила ровной рысью, лишь изредка протягивая морду за пучком мокрой травы, а когда ей этого не позволяли, только раздраженно встряхивала головой.

Дорога вилась между деревьями, с томительной неспешностью взбираясь на вершину холма. Хотя Ксанф тянула с необычным усердием, подъем по раскисшей дороге давался ей тяжело, и все мы (кроме Аделы, в испуге цеплявшейся за козлы всякий раз, как копыта Ксанф скользили на жидкой грязи) по очереди подталкивали фургон сзади. Он казался еще тяжелее из-за того, что Адела и Ксанф погрузили в него столько еды и эля, сколько смогли втиснуть между Зофииловыми ящиками. Несмотря на холодный дождь, все мы вспотели, прежде чем выбрались на вершину, поэтому там остановились перевести дух и пустили по кругу бурдюк с элем. За густым лесом долину внизу было не разглядеть, но когда ветер шевелил ветки, меж ними проглядывало что-то серебристое — наверное, озеро.

Дождь, стекая с листьев, ручейками струился по дороге. Листья — желтые, рыжие, бурые — облетали с деревьев и ложились густым скользким ковром. Спуск обещал быть еще труднее подъема. Но если мы и впрямь видели впереди большое озеро, можно было рассчитывать, что на его берегу окажется селение, где нас ждут горячая похлебка и жаркий огонь.

Спускать повозку с холма — дело опасное. Зофиил обмотал копыта Ксанф мешковиной, чтобы они меньше скользили, но тяжелый фургон то и дело заносило в стороны. Мы с фокусником вели кобылу под уздцы, а Жофре, Осмонд и Родриго толстыми палками останавливали колеса всякий раз, как фургон шел юзом.

Мы были так заняты тем, чтобы удержать повозку и не упасть самим, что не различили за шумом ветра глухой рев, пока за поворотом дороги он не ударил нам в уши, словно тысяча рыцарей в полных боевых доспехах промчалась мимо на конях. Зофиил остановил Ксанф так резко, что она впервые за день вскинулась и попятилась, закатывая глаза. Мне были понятны ее чувства.

Проблеск серебра, увиденный нами за деревьями, был не озером. Долину затопило. Прямо перед нами катился бурный поток. Вывороченные с корнем деревья неслись, словно веточки, брошенные в реку ребенком-великаном. Что-то синее, не то кусок ткани, не то женское платье, всплыло на мгновение и вновь пропало под водой. Другие полузнакомые предметы мелькали, исчезая раньше, чем их можно было узнать. Насколько различал глаз за туманом и дождем, между нами и далекими холмами не осталось ни клочка суши, только обезумевшая вода.