Тяжело дыша, Грибо бежал по Брод-авеню. С ним происходило что-то неладное. Мышцы очень странно, вразнобой, подергивались. Покалывание в нижнем отделе позвоночника свидетельствовало о том, что хвост хочет вырасти обратно, а ушам не терпелось вернуться на макушку, на привычное место. Когда подобное случается в обществе, испытываешь легкое неудобство.
А общество это отставало всего лишь на сотню ярдов и твердо намеревалось переместить его уши в позицию, существенно отличающуюся от той, которую они занимали сейчас. И неудобство по этому поводу оно испытывать не собиралось.
Расстояние между Грибо и обществом медленно, но верно сокращалось. Будь Грибо в своем нормальном состоянии, он бы показал им, что такое ускорение с места, но когда твои колени так и норовят развернуться на сто восемьдесят градусов, ускоряться весьма затруднительно.
Обычно, когда за ним гнались, он следовал такому плану: заскочить на бочку с водой, что за домом нянюшки Ягг, а когда из-за угла покажется преследователь, расцарапать ему нос в кровь. Поскольку, чтобы осуществить этот план сейчас, потребовалось бы перенестись на добрых пятьсот миль, приходилось искать альтернативу.
Рядом с одним из домов стоял экипаж. С трудом доковыляв до него, Грибо подтянулся, ухватился за вожжи и на какое-то мгновение переключил внимание на возницу.
– А нуу пшшшшелл!
Клыки Грибо ярко сверкнули в лунном свете. Возница продемонстрировал поистине замечательное присутствие духа и прекрасную телепортацию тела. Мгновенно исполнив обратное сальто-мортале, он исчез в ночи.
Лошади встали на дыбы, после чего предприняли попытку взять с места в галоп. У животных склонность к самообману развита не так сильно, как у людей; они-то знали, что за спиной у них сидит здоровенный котяра. От того, что он принял обличье человека, легче лошадям не становилось.
Повозка неуклюже тронулась. Грибо оглянулся через подергивающееся плечо на озаренную факелами толпу и насмешливо помахал лапой. Произведенный эффект настолько ему понравился, что он взобрался на крышу покачивающейся повозки и продолжил глумиться оттуда.
Это характерное свойство всех котов – плевать на врага и вызывающе насмешничать над ним из безопасного места. В данных обстоятельствах было бы неплохо, если бы в число характерных кошачьих свойств входила еще и способность управлять повозкой.
Одно из колес зацепилось за парапет Бронзового моста и громко, пронзительно завизжало. С железного обода посыпались искры. Резкое торможение вышибло Грибо с его насеста – прямо посередине очередного весьма выразительного жеста. Грибо приземлился на ноги посреди дороги, а обалдевшие от ужаса лошади унесли разом полегчавшую и раскачивающуюся карету прочь.
Общество остановилось.
– Что это он там?
– Просто стоит.
– Он один, а нас-то много, правильно? Мы его раздавим как муху.
– Неплохая идея. На счет «три» все кидаемся на него. Раз… два… три… – Пауза. – Ну, чего стоим?
– А ты чего?
– Я ведь считал!
– Сам кидайся. Господин Хвать, наверное, тоже кидался, бедняга. Не заслужил он такой смерти…
– Ну, по правде сказать, я никогда не питал к этому крысятнику особой симпатии.
Грибо оскалился. Теперь уже покалывало все тело. Он откинул голову назад и взревел.
– Послушайте, в худшем случае он прикончит одного-двух из нас, не больше…
– Хорошо-то как!
– Эй-эй, а что это он так дергается?
– Может, когда упал с повозки, повредил себе что-нибудь?
– Тогда кидаемся!
Толпа начала наступать. Грибо, раздираемый противоречиями морфогенетического поля, съездил первому нападающему кулаком в челюсть и уже когтями гигантской лапы содрал со второго рубаху.
– Воооооууууут, шшшшшьоооо….
Его схватили разом двадцать рук. А потом в темноте и всеобщей кутерьме оказалось, что двадцать рук сжимают одежду и пустоту. Заряженные местью башмаки бесполезно пинали воздух. Дубинки, которыми замахивались на оскаленную харю, просвистели сквозь пустоту и врезались в ухо стоящего напротив.
– …Ооооооаааааааууууулл!
Никем не замеченная в кутерьме пуля серого меха с прижатыми к черепу ушами проскочила между ногами драчунов.
Пинки и удары прекратились только тогда, когда стало очевидно, что толпа нападает на самое себя. А поскольку интеллектуальный уровень толпы равняется интеллектуальному уровню самого глупого ее представителя, поделенному на число ее членов, никто так и не понял, что же, в сущности, произошло. Они очевидно окружили Призрака. И было не менее очевидно, что убежать он не мог. И тем не менее все, что им осталось, это маска и клочки одежды. Так что, логично рассудила толпа, он, наверное, угодил в реку. Что ж, туда ему и дорога.
Довольное сознанием хорошо выполненной работы, общество отправилось в ближайший трактир.
Все, кроме сержанта графа де Трита и капрала графа Шнобби дю Шноббса. Они неуверенно вышли на середину моста и теперь изучали клочки одежды.
– Командору Ваймсу это… это… это не понравится, – проговорил Детрит. – Ты же знаешь, он предпочитает, чтобы арестованный оставался в живых.