Маски Черного Арлекина

– Что правда, то правда! – захохотал старик. – Дом мой всегда со мной, – он ткнул через плечо в кибитку, – и света там хоть отбавляй, благо крыша протекает! Но теплом-то Дебьянд пока не обделяет, хвала ему за это! Верно говорю, Схара?

Из фургона донеслась громкая женская брань; из великого множества выразительных слов, сдобренных яркими эмоциями и недвусмысленной интонацией, можно было понять, что женщина думает по поводу этих самых дыр в крыше и подобных отверстий в кое-чьей голове.

– Спутница моя на тракте жизни, – прищурившись, улыбнулся старик, посмотрев на эльфа. – Молодая еще, глупая, шестой десяток всего пошел.

– Я те покажу глупая! – раздалось сзади, и полог откинулся, явив морщинистое женское лицо, в прошлом, должно быть, не лишенное красоты. Супруга старика была облачена в пурпурное платье, а на голове ее был такой же платок с перьями. – Ща скалкой тебя откатаю, негодяй! Ишь, молодую нашел!

– А что, старая, что ли? – хохотнул старик. – Раз старая, значит, пора мне помоложе найти! Я ж еще женишок хоть куда, только выйду в поле да свистну...

Старик не договорил – пришлось резко пригнуться, чтобы брошенная сковорода пролетела мимо, при этом он даже успел подхватить увесистую утварь рукой – не пропадать же добру!

– Да не шуми ты! – проворчал он, обернувшись к жене и пряча сковороду себе под ноги. – Не видишь, гость у меня! – Он кивнул на Мертингера, наблюдавшего всю перепалку с безопасного расстояния. – Как вас звать-величать-то, мил-человек?

– Митлонд, – представился эльф своим людским именем. – Вестовой королевской службы.

– Вы, юный Митлонд, этого болтуна не слушайте, – уже остыв, посоветовала старуха, – язык у него что помело.

– А у тебя что? Парча расшитая али кошель с алмазами? – не остался в долгу муж. – По мне, так флюгер, как ветер подует, так и крутится, скрипя, скрипя, скрипя... Или монисто – все бренчит, бренчит, не умолкнет... Скрипишь да бренчишь только, эх, знал бы я это сорок лет назад, взял бы коня лихого, ножи – на перевязь, котомку, и ать – на тракт, только меня и видели!

– Помечтай. Грезы-то, они посытнее ужина будут. Может, ими и наешься, старый? – Женщина фыркнула, скрывшись внутри фургона.

– Пошла искать, чем бы еще в меня швырнуть, – пояснил старик, задиристо усмехаясь. – Вы, господин хороший, рядом-то сядьте, тогда ей стыдно швыряться-то будет, и мне веселее – со спутником завсегда есть о чем поговорить.

– Мне верхом привычнее.

– Да оно и видно, что вы человек военный, – прищурился старик, – опять же шрамы эти, да и конь у вас непростой. Уж я-то в конях разбираюсь, – тут он внезапно замолчал, как будто вспомнив о чем-то. – Ах, да! Я же вам имени своего еще не назвал! Карэм я, а по батюшке Марлен. Из Гнеппе-Карве мы, рода Дороги и Гвоздя. Зовемся так потому, что гвоздарством промышляем... Лучше мастеров по ковке гвоздей не сыщете. Мы и каблучные делаем, и гробовые, и корабельные даже...

Старик умолк и как-то даже сник, представившись. Почему-то эльфу показалось, что его собеседник совсем не это хотел сказать, но в последний момент почему-то передумал.

Вскоре колесо на ведьмину кибитку было надето, закреплено, и вся процессия вновь собралась в путь. Движение по дороге продолжилось. Фургончик снова начал тихо поскрипывать в такт неторопливому цоканью лошадиных копыт. Где-то во главе колонны таких же кибиток звучно прокричал чей-то голос, где-то сзади заплакал ребенок. Коготь нетерпеливо фыркнул – общество собратьев ему претило, и он хотел поскорее оказаться на пустой дороге.

Уже начало смеркаться, и люди из каравана зажгли огонь. А если точнее – огни. Фонари, можно было подумать, были повсюду: и на крышах фургончиков, и на передках, и на запятках, даже с конских оглобель свисали. Пешие несли факелы, дети жгли лучины. Мертингеру показалось, что вся процессия стала напоминать яркий костер с наброшенным на него дырявым плащом, который не в силах его потушить, но не может и сам воспламениться. А из прорех наружу льется желтый свет. В подступающей ночной тьме мало что можно было разглядеть, лишь какие-то отрывки, подсвеченные огнем. В едущем перед кибиткой Карэма фургончике с плоской крышей была открыта задняя дверка, и там, под нависающий фонарем, сидела молодая женщина, штопающая кафтан... нет, – Мертингер пригляделся – сразу три кафтана: один большой, мужской, и два маленьких. И то, как именно она латала одежду, не могло не вызвать удивления. Женщина лишь придерживала заплаты, а три иглы сами собой, без какой бы то ни было помощи, делали свое дело, впиваясь острыми носами в грубую ткань.