Картер бросает трубку. Не могу поверить, что он так сказал. Не могу понять, зла ли я или впечатлена. Он не повысил голос. Не. Повысил. Но всё равно что повысил. Слова на разрыв. Так он только поёт. Как впервые в жизни. И как в последний раз. И в камерных ресторанах в вечера живой музыки, и на фестивалях, где прямо под открытым небом ждут десятки тысяч людей. Он не делает разницы. Он оставляет себя везде. В воздухе. В заряженном адреналином воздухе, которым дышат все они. В их эмоциях, что они уносят с собой домой и делятся потом со всеми, кого знают. Это впервые коснулось меня подобным образом. Впервые слова на разрыв имеют отношение лишь ко мне. Блять. Нужно собраться. Я сама оплачиваю время в студии. У меня ещё полтора часа. Необходимо продолжить. Периодически голос срывается. Кажется такой хернёй петь о любви, когда из моей жизни она ушла. На словах о том, чтобы смотреть на звёзды и лежать среди травы в поле, и любить, я едва могу вдохнуть, набрать воздух и пропеть.
На протяжении целого дня я больше ничего не слышу от Картера. Скорее всего, он ненавидит меня. Иногда люди склонны преувеличивать. И то, что касается эмоций и чувств, в том числе. Путать любовь и влюблённость, дружескую симпатию с чем-то более глубоким и грусть со злостью тоже. Чувства бывают схожи. Например, когда и при дружбе, и в любви предполагается, что другой человек проявляет участие. Или когда что грусть, что злость привносят в облик мрачность и словно утежеляют черты лица того, кто не слишком и счастлив. Иногда трудно разобраться. Но я, правда, думаю, что Картер ненавидит меня. Я лишила его собственности. Песни тоже собственность. Интеллектуальная. И ценится она дороже вещей из шкафа. Картер её не покупал. Всё было в его голове, и он вытащил, извлёк это на поверхность. Длинные дни или ночи без сна, мысли и слова, что не вписываются, отправляемые в утиль листы с перечёркнутым текстом. Это я покупаю труд композиторов и тех, кто может сочинять. Если бы я писала сама, то, может быть, никогда бы не совершила такого с Картером. Что уж теперь говорить. Поздно вечером, в то время как я стою у кровати только в пижамных шортах, голая по пояс, от Картера приходит сообщение. Я дотягиваюсь до телефона почти с чувством отчаяния, ощущая стену между нами. Невидимую, но реально существующую.
Он всегда всё обдумывает. Не действует сгоряча. Не держит что-то в себе, но и не выплёскивает эмоции взрывным образом. Прошло много часов. Интересно, он посоветовался со своим адвокатом? Джек было опускает лапу на мою майку от пижамы, но видит, что я заметила, и пятится в сторону от меня, наклоняясь понюхать пол. Наверняка снова пахнет химией от средства для деревянных напольных покрытий. Знаю, клининг халтурит, не моя полы второй раз уже без добавок. Тем не менее, пока Джек только нюхает, а он никогда не лижет, я совершенно спокойна.
Я не успеваю ответить или вообще не собираюсь отвечать. Иногда нужно просто выговориться. Иногда нужно дать это сделать. Позволить и выслушать, даже если не хочется выслушивать.