Маски сброшены

— Своим детям? — переспросил Ворожеев. — Вы сказали во множественном числе? Однако позвольте заметить, моя дорогая Эльза, у вас, как, впрочем, и у меня, только один сын. Не означают ли ваши слова, что вы желаете объединить наше супружеское ложе и завести ещё детей? Я был бы очень рад новым наследникам! Хотя я совсем забыл, что вы более не способны иметь детей. Природа оказалась не очень благосклонна к вашей материнской функции.

— Упрекать в бесплодии, причиной коего стали сложные роды, отвратительно и недостойно любого мужчины, если в нем есть хоть крупица порядочности, чести и благородства. Однако к тебе это не относится. И посему, твои упреки и постоянные напоминания о моем бесплодии мне безразличны.

— Какие слова! Но мне они тоже безразличны. Чего я не могу сказать о фамильных драгоценностях. Если рассудить по справедливости, то они должны находиться у меня. Думаю, Алексису они без надобности. А вы, моя дражайшая супруга, собираетесь со мной разводиться. И с вашей стороны просто непорядочно претендовать на них.

— А с твоей стороны порядочно обвешивать этими драгоценностями, которые носила твоя матушка, невесть кого; или сдавать их в ломбард затем, чтобы выручить за них убогую сумму и сразу же её прокутить?

— Ну, зачем же так приземленно! — брезгливо фыркнул Ворожеев. — Я собираюсь подарить их той, которая займет место княгини Ворожеевой, когда вы его оставите. Не смотрите на меня таким недоброжелательным взглядом, моя дражайшая супруга! Если вы со мной разведетесь, я попытаюсь найти счастье с другой женщиной. Быть может, не столь благородной и умной, как вы, но зато более горячей, страстной и пышущей здоровьем. А самое главное — она подарит мне бурные ночи и много наследников — то на что вы, моя дражайшая супруга, уже давно неспособны.

— Неужели я наконец-то от тебя освобожусь? — холодно произнесла Елизавета, пряча под своей холодностью обиду. — А я-то думала, мне предстоит тяжелая битва!

Ворожеев панибратски похлопал её по плечу.

— Eh bien, que tu![23] — ухмыльнулся он. — Разве я могу тебя разочаровать? Я предоставлю тебе такую битву, какой даже не видел сам Бонапарт. Я пущу в ход все средства.

— Зачем? Зачем тебе все это нужно?

— Затем, что тебе это не нужно, — просто объяснил он.

— Глупо было задавать этот вопрос, — с горечью произнесла Елизавета. Ты всегда все делал вопреки моим желаниям. Все твои поступки и действия сводились в конечном счете к тому, чтобы досадить мне. Тебе доставляло неописуемое удовольствие все то, что было неприятно мне.

— Не могу сказать, чтобы наш брак доставлял мне хоть какое-либо удовольствие, — пренебрежительно произнес он. — Ты разочаровала меня как жена и как мать. Но для меня брак — священен. Мы повенчаны в церкви. Нас соединил Господь. Отречься от этого брака — все равно, что совершить святотатство.

Он произносил эти высокопарные фразы с иронией, смешанной с откровенной издевкой. Он знал, что его утонченные и подковыристые издевательства действовали на неё гораздо больнее, нежели грубые оскорбления. И он не упускал случая, чтобы их применить.

— Шут! Насмешник! Ничтожный и подлый человек! — сквозь зубы прошипела Елизавета, стараясь сдерживать свой порыв ярости. — Как я тебя ненавижу!

— Возможно ли это? — с наигранным возмущением спросил Ворожеев. Возможно ли ненавидеть отца своего сына? Сына, которого обожаешь! Оскорбляя меня подобными словами, ты оскорбляешь своего сына. Нашего дорогого Алексиса. Ведь он — плоть от плоти моей. Не правда ли, забавно? Твой единственный сын — твоя гордость, твоя радость и смысл твоей жизни, — плоть от плоти моей. Тот, кого ты больше всего любишь, является продолжением и частью того, кого ты больше всего ненавидишь.

— Ты в этом уверен? — непроизвольно вырвалось у Елизаветы.

— В чем именно? В том, что ты любишь Алексиса или в том, что ненавидишь меня? Или, может быть, в том, что Алексис — плоть от плоти моей?

От его последних слов Елизавету передернуло. Ее охватило волнение.

— Так какая же из моих уверенностей должна вызвать у меня сомнение? настаивал он.

— Вряд ли Алексиса можно назвать твоим продолжением, — несмотря на свое волнение, твердым, спокойным голосом заявила она. — Слава богу, ему не передались от тебя твои отрицательные черты и повадки. Он куда более мое продолжение, нежели твое.

— И тем не менее он мой сын, — с гордостью произнес Ворожеев. — В нем течет моя кровь. Он Ворожеев! Он единственный наследник древнего княжеского рода Ворожеевых!

Елизавета закрыла глаза и поднесла руки к вискам, словно сказанное причиняло ей огромную боль. Ворожеев окинул её злорадным взглядом.

— Ручаюсь, ты бы все на свете отдала, чтобы это было не так! ухмыльнулся он. — Ты бы хотела, чтобы его отцом был кто-нибудь другой. Неважно — кто! Лишь бы не я!

— Это верно, — холодно ответила она.

— Но увы! — развел руками он. — Увы, для тебя и, к радости, для меня, я — отец Алексиса.

— Как знать!

— Право, если бы я не был так уверен в твоей высоконравственности и добродетели, подобное восклицание заронило бы в моей душе сомнения.