Маски сброшены

Наконец-то она свободна! Она закрыла глаза и перед ней пронеслась её жизнь в этом ненавистном браке: все её обиды, разочарования, слезы и унижения. Некоторые неприятные и скверные эпизоды её жизни восстали из руин прошлого и обратили на неё свои отвратительные лики. Но если раньше подобные лики вызывали у неё боль и обиду, то сейчас — месть.

Сколько же боли причинил ей этот человек! И эта боль не давала ей покоя. Желание отомстить на протяжении долгих лет не покидало Елизавету. И хотя ей удалось возвыситься над своим мужем и даже подчинить его, но в своей мести она не чувствовала себя полностью удовлетворенной. Ей хотелось растоптать его так, как он всегда топтал её.

В суровых и мрачных стенах следственного изолятора в комнате для посещений Елизавета ожидала своего бывшего супруга, чтобы сообщить ему то, что она скрывала от него все годы их брака.

В сопровождении конвоя Ворожеева привели в камеру для посещений и посадили напротив Елизаветы. Затем по просьбе Елизаветы конвоиры удалились, оставив наедине двух непримиримых врагов, которых разделяла железная решетка. Для арестанта Ворожеев выглядел не так плохо, как ожидала Елизавета. Ни следов страданий, ни бледности на его лице она не обнаружила. Мало того, едва он увидел её, как его лицо расплылось в улыбке насмешливой и шутовской, которая была так ненавистна Елизавете.

— Bonjour, mon epouse chere[29], - своим обычным насмешливым тоном приветствовал он её. — Вы пришли навестить меня в этом грязном и отвратительном месте? Как это мило с вашей стороны! Я тронут!

— К моему великому счастью, я уже не ваша супруга, — надменно произнесла она. — И вот документ, свидетельствующий об этом.

— Comme cela malhonnetement et perfidement![30] — упрекнул её он, скорчив презрительную гримасу. — Стоило мне попасть в беду, как вы немедленно воспользовались этим. Вы бросили меня на произвол судьбы в этом грязном и отвратительном месте. Вместо того, чтобы поддерживать меня в моем, точнее — в нашем несчастье, как того нам велит супружеский долг, вы подло отреклись от меня. Куда девалась ваша честность и порядочность, моя обожаемая Эльза, я уже не говорю о простом христианском милосердии?

— Кто мне читает нравоучения о честности и порядочности? — возмутилась она. — Двоеженец, мошенник, вор и душегуб!

— Вы не должны верить всем этим гадостям, в которых меня обвиняют, сделав невинное лицо, произнес он. — Я невиновен. Меня незаслуженно отправляют на каторгу.

— Каторга — это самая малость, которую ты заслуживаешь за то зло, что ты причинил другим. Тяжелая работа, суровые условия жизни пойдут тебе на пользу. Однако я пришла сюда не затем, чтобы позлорадствовать или посмеяться. Хотя ты всегда смеялся надо мной, словно над глупым и ничтожным созданием, и сейчас мне представилась возможность ответить тебе тем же, но я этого делать не буду.

— А зачем же вы пришли, моя обожаемая Эльза, позвольте полюбопытствовать?

— Затем, чтобы сообщить тебе нечто, о чем ты даже не подозреваешь.

— Как интересно! Нечто, о чем я даже не подозреваю. Что же это такое? Я прямо весь сгораю от любопытства!

— Насмешничаешь! Что ж, смейся! Пока. Потому что после, когда я сообщу тебе это, ты вряд ли сможешь смеяться.

— Я ещё больше сгораю от любопытства! Сообщи же мне скорей!

— Ты всегда считал меня до тошноты правильной, — начала Елизавета. Ты называл меня «святошей» и при этом кисло кривил губы. Ты без всякого зазрения совести нередко повторял мне, что как женщина и как мать я никуда не годна. Ты не скрывал от меня свои любовные похождения. Более того, иногда ты словно нарочно при мне упоминал о них, демонстрируя тем самым свое пренебрежительное отношение ко мне. Ты ни во что меня не ставил, смеялся надо мной, топтал мою душу, а я страдала от этого. Ты причинял мне боль, но самое отвратительное, что моя боль приносила тебе наслаждение!

— О, моя драгоценная Эльза, — демонстративно зевнул Ворожеев. — Какая отменная проповедь! Только не надо её продолжать, ибо её суть я уже уловил. Я был для тебя плохим мужем. Каюсь!

— Ты считал и, пожалуй, до сих пор считаешь, что я была тебе верна, хоть и ненавидела тебя, — продолжала Елизавета, не обращая внимания на его ехидство. — И ты даже не подозреваешь о том, что в моей жизни был другой мужчина. И не просто был! В его объятиях я испытала истинное наслаждение. Именно от этого мужчины я родила Алексиса.

Громкий хохот Ворожеева прервал её.

— Что за чушь! — пренебрежительно фыркнул он. — Какой блеф! Ты пытаешься уверить меня, что Алексис не мой сын?

— Я не пытаюсь уверить, — без тени смятения заявила она, — потому что так оно и есть. Он не твой сын!

— Он родился через девять месяцев после нашего брака. А в то время ты меня любила и всегда была при мне.

— Если ты хорошо посчитаешь, то обнаружишь, что он родился не через девять месяцев, а через восемь.

— И что это значит? — вызывающе спросил Ворожеев.

Елизавета почувствовала, что в нем закипает гнев. И это принесло ей наслаждение.

— А то, что он был зачат до нашего брака, — спокойно заявила она, другим мужчиной.