Масон

Русскому человеку, воспитанному на традициях "застоя" и "идеологического прессинга", исходящего от однобокого, скудоумного, а потому рокового большевизма, трудно в чем-нибудь разобраться без "пол-банки". Меня и Олега водоворот традиционной бытовой пошлости такого рода моментально затянул на дно: мы должны были напиться и лечь, как говорится, на грунт. Чего греха таить, как водится в самый неподходящий момент у нас в носовом отсеке взрывалась устаревшая торпеда, уже неоднократно перед тем шмякнутая об бетон скользкого причала. Отвратительный окислитель неполноценной общественной мысли и неуправляемых разумом эмоций вызвал огонь и пламень – его было необходимо срочно и основательно залить. Мы, как многострадальный "Курск" пускали пузыри, не в силах всплыть, но все же сохраняя достоинство отборных рыцарей отечества, пославшего нас без отдыха, прямо с боевого дежурства, развлекать элиту и толстосумов. Потому мы не стали предаваться житейским воспоминаниям наспех, а сперва быстро и примитивно сервировали стол в большой комнате, служащей мне одновременно и гостиной, и столовой, и рабочим кабинетом. Конечно, сперва мы залили воспаленный ум и рваную душу стаканом охлажденного джина с тоником в той пропорции, в которой стали бы смешивать эти два волшебные напитка старые английские пираты, времен досточтимой английской королевы Елизаветы. Но для того надо было быть уверенным, что в те времена умели готовить и газировать "Тоник" прямо там – на морских пиратских судах, сплошь парусниках, с деревянными корпусами и таким же рангоутом. Не известно, как это делали пираты, но нам помогала цивилизация: мы пили джин с отменным газированным лимонным тоником уже по второму стакану и все больше чувствовали себя, если уж не морскими разбойниками, то "летучими голландцами" точно. Казалось, что королева-девственница Елизавета I уже наградила нас, как и старика Дрейка, монаршей милостью и званием адмирала флота Ее Величества. А мы ей в дар – просто так, легким броском с поклоном – подарили испанское золото, отнятое в скоротечном морском бою. Все это был типичный "натуральный обмен", от которого стыдливо отворачивались чванливые хранители законов.

Мысли и фантазия наши устремлялись в вышину также, как и "круглое дерево" рангоута – мачт, стеньг, гафелей, бушприта и так далее… Мысли были немножко пьяные, они неслись в обнимку с фантазией, – это было сплетений и полет двух девственниц, таких же загадочных, как и королева Елизавета… Мы тут же вспомнили и о своих нынешних красавицах – но их-то точно было никак нельзя назвать девственницами – и мы хором выразили сожаление по этому поводу!.. Разочарование пришлось закрепить еще одним стаканом джина. Вот тогда-то и скользнула мысль в сторону моей недавней работы в одном забавном Фонде, как мы его величали в тесном кругу, обязательного медицинского грабежа. Мы даже состряпали ему аббревиатуру – ФОМГ. Получался почти что Фома, теперь оставалось найти и Ярему, тогда складывалась "сладкая парочка". Такие единения намечались и в структуре нашего фонда. Только мои мысли, взяв за руки события, почему-то выстраивались в детективный ряд, значение логики которого неуклонно продвигалось к абсурду…

Я начал как бы от печки, то есть от анализа движения огромного количества "муравьев", ежедневно совершавших суетливую деятельность, не приносящую никакой пользы. Сторонний наблюдатель мог подумать, что муравьи – это скопище пустых женщин. Их собрали в том странном – чуть-чуть не сказал "сраном"! – фонде, как в муравейнике, вроде бы для того, чтобы обеспечивать общее движение к прогрессу. "Пустота" женщин была связана вовсе не с отсутствием у них интеллекта, а только с тем, что их принуждали лить воду своего труда на мельницу, пытавшуюся крутиться без "руля и ветрил". Они и сами не понимали, для чего их там содержат в таком количестве и зачем, собственно говоря, организован весь этот фонд, поедающий страшно много средств, но никакого толку не приносящий здравоохранению и жителям города. Тем не менее, женщины держались за свое рабочее место, продолжая творить что-то неопределенное. Иначе и быть не могло: в социально-генетическом смысле наши телки представляли собой ту пролетарскую пену, которую в семнадцатом году взбаламутили большевики и подняли на поверхность. Теперь из нее одинаково легко отстаивалась заурядность, авантюризм, карьеризм, своекорыстия – качества вообщем-то типичные для общества с кардинально нарушенной стратификацией.

Причин тут много. Но главная состояла в том, что администраторы высокого уровня перестарались в перестроечных преобразованиях. Все фонды подобного рода как бы являли собой организмы, хорошо подходящий под термин, введенный еще Ильфом и Петровым в обиход простецкого советского человека. "Жертва аборта" – вот то организационное кредо, что доминировало в данном случае. В отдельных своих частях ФОМГ представлял собой заурядный гадюшник, питающийся красивой выставочной версией – напоминанием о "рыночных отношениях" во всех сферах нашей жизни, в том числе и в здравоохранении.