Масон

Мне показалось, что не стоит делиться своими первыми соображениями с Колесниковым и выпытывать у него "милицейское мнение". Вспомнились слова доцента Быстрова Сергея Никодимыча (тогда он был еще только доцентом, позже стал и профессором), читавшего в мою бытность студентом курс судебной медицины: "Не спешите сорить выводами на этапе криминалистической экспертизы, полагайтесь на результаты вскрытия трупа – вы врачи, а не ищейки". Фамилия "Быстров" еще ни о чем не говорила: в жизни и профессии будущий профессор как раз был весьма медлительным и обстоятельным человеком. К своей докторской диссертации он шел медленным шагом в течение двадцати лет. Профессор изучал особенности патоморфоза смерти от утопления новорожденных детей. Для столь благородной миссии в лабораторных условиях Быстров топил, затем вскрыл и изучил патологоанатомические данные сотен несчастных котят. Котят ему таскали верные лаборанты со всего города.

Я хорошо помнил этих маленьких котят-пушистиков, разномастных, беззащитных, просящих ласки и пищи, но приговоренных сильными людьми к смерти. Ученые удовлетворяли собственное любопытство, поиск научного "остепенения", так необходимого для карьеры, ценой жизни Божьих тварей. У меня неоднократно возникало желание утопить самого доцента-садиста и всю его лаборантскую свору – мучителей беззащитных котят. Еще в студенческие годы я полагал, что за эксперименты, за "острый опыт" должны расплачиваться те существа, ради которых приносится жертва черной расправы. Ты хочешь помочь людям, себе – так и терзай самих людей. Причем же здесь животные?..

Котятами должны заниматься ветеринары, изыскивая средства для их лечения. Только тогда исследователи могут пользоваться материалом аналогичного типа, являющимся объектом и мотивом исследования.

Как человек, повернутый на психологию, я искал ответы на вопрос: откуда у Быстрова появилась такая страсть к "утоплениям"? Естественно, что без психологического удовлетворения не может быть и научного поиска. Если хочешь добиться успеха в науке, то завяжи избранную для исследования тему на собственную плоть, на личный психологический азарт. Вот я, например, кандидатскую диссертацию защищал по проблемам алкоголизма. Так это же святая тема для России, да и для меня лично. Кто у нас в стране не алкоголик после тридцати восьми лет? – позвольте вас спросить, суки вы пушистые. И я с огромным удовольствием погружался в избранную животрепещущую тему. В результате моих творческих мучений ни один котенок не пострадал – я же наблюдал за пьющими согражданами, да и сам слегка экспериментировал по выходным и праздникам. Кто-то из ученых пил всякую заразу, проверяя, например, холерный вибрион на прочность. А я принимал с друзьями во внутрь, не щадя живота и сердца. Никто, конечно, не излечился от алкоголизма, поверив в мои рецепты, приняв их на вооружение. Наоборот – страна в моем лице получила еще одного высокообразованного алкоголика, да и друзей я приобщил к пагубной страсти. Однако мы шли к вершинам бытия собственными тропами, не подвергая лабораторных животных смертельным испытаниям. Недаром заметил Святой Апостол Павел в Первом послании Коринфянам: "Братия! не будьте дети умом: на злое будьте младенцы, а по уму будьте совершеннолетни" (14: 20).

В докторской диссертации я максимально раздвинул границы научного поиска. Тут мне помогли мои первичные медицинские специальности. Дело в том, что карьеру врача я, как все честные выпускники медицинских вузов, начал на периферии – в волшебной Карелии. Там туго было с врачами, и, кроме работы инфекционистом, да терапевтом, мне пришлось срочно осваивать специальность патологоанатома и судебно-медицинского эксперта. Труба, как говорится, позвала!.. Брутальные настроения, видимо, сидели во мне прочно – да это и объяснимо. Весь антенатальный период я провел в чреве матери тогда, когда на Россию накотилась Великая Отечественная Война, и мамочке моей было не до радости – горькое горе хлестало ее по обеим щекам и животу, где скрывался я от военных невзгод. Наверняка, "эмоция смерти" и денно, и нощно окутывала меня своей пеленой. Отсюда росли ноги моего творческого поиска: горе моей несчастной Родины, ужас матери питали мои брутальные стигматы… Докторскую диссертацию я посвятил комплексному анализу патоморфоза заболеваемости и смертности населения Ленинграда.

Так вот профессор Быстров, видимо, во чреве своей матери несколько раз захлебывался околоплодными водами и успел наглотаться собственного мекония (первородного кала) во время родов!.. Иначе никак не объяснить его страсть к утоплению котят…

Кстати, я вдруг вспомнил, что у директора и Гордиевского тоже были матери – скорее всего, достойные женщины. Однако, что их заставило родить и воспитать моральных уродов? Видимо, в том надо искать Божью кару за грехи предыдущих поколений данных генетических ветвей…