Масон

Владимир стоял левым боком у кромки окна и, отгородившись тяжелой шторой, скрытно наблюдал за обстановкой во дворе. Свет в комнате был выключен, передвигаться требовалось осторожно и на ощупь, но даже в темноте я заметил, как Владимир приложил палец к губам, подавая мне знак о молчании. Я подкрался с другого боку к окну и также скрытно стал наблюдать за двором: у ближайших к подворотне машин я заметил фигуру мужчины. "Неизвестный тип" внимательно оглядывал не машины, а окна, словно пытаясь выявить возможных наблюдателей. Владельцы машин давно постарались и обеспечили ночное освещение маленького двора мощным прожектором – им была небезразлична участь своего имущества. Порой, несколько машин заливались нещадным писком только оттого, что несколько заблудших кошек или котов решали прогуляться по теплым капотам или устроить на их гладкой поверхности свои любовные оргии. Все живое тянется к абсолютной эстетике.

Мужчина был молод, но некрепко сложен и неловко сшит, костюм его выглядел помятым, ветхим, неопрятным, волосы взлохмачены. Странным было поведение парня: если это бомж, то он мог смело направлять к помойному баку и не стесняясь исследовать его, этот же тип обследовал окна, выявляя возможных свидетелей. Странно, но сегодня бабки не было на посту: видимо, родственники стали давать ей более мощное снотворное.

Мы наблюдали за парнем минут десять: скорее всего его что-то спугнуло, либо он не сумел мобилизовать в себе достаточную решимость. Он медленно развернулся и вялой походкой поплелся вглубь арки, потом раздался хлопок калитки в железных воротах.

– Александр Георгиевич, – обратился ко мне Володя притушенным голосом, – вы случайно не видели того парня в нашем дворе раньше.

Я напряг память, но в ней образовалась "черная дыра", что-либо интересное, имеющее отношение к вопросу Владимира, найти не удавалось. Скорее всего, я никогда не видел этого парня раньше, но в делах следственных никогда не стоит спешить – образ преступника может всплыть в памяти неожиданно, скажем, во сне. Однако то, что это именно тот человек, имеющий отношение к предыдущему поджогу автомобиля, у меня не вызывало сомнения. Седьмое чувство – интуиция – подсказывало такой вывод. Иначе от чего же так воспрянула "тревожность"? Я даже, не желая того, поджал слегка правую ногу, словно делая стойку, как красный сеттер на охоте на манящую дичь! Хорошо еще, что собачий инстинкт и охотничий азарт не повел меня дальше: не ровен час, я бы "омочил" край книжного шкафа на глазах у Владимира. Сила перевоплощения лишь дремлет в нас до поры, до времени и выскакивает, как правило, неожиданно, выделывая непредсказуемые фортели.

– Володя, на первый взгляд: я этого парня не знаю, но подождем, может быть, что-то и припомнится. Уж очень он "смазанный" какой-то, память не может зацепиться за характерные признаки. Необходимо время для обдумывания, для воспоминаний…

– Да, спешить мы точно не будем, но последить за двориком имеет смысл. Я хорошо выспался в самолете, а потому подежурю немного. А вам, Александр Георгиевич, не худо было бы выспаться основательно, отдохнуть, как говорится…

В квартире Владимира было достаточно комнат, а в них спальных мест – каждый мог выбрать себе помещение по вкусу. И я, устроив поудобнее Олежека, все еще сильно грустившего, прилег на диване в кабинете, где уже так долго работал над книгой. "Злоумышленник", только что засветившийся во дворе, быстро исчез – не сильно занозив мою память, оставив дедуктивные помыслы в покое. Меня волновали более интересные ассоциативные построения: я никак не мог понять почему состоялось предательство Ордена Тамплиеров именно на земле Франции, а не Англии, например? Что-то здесь не так, какая-та тайна существует, причем, если она глубинная, то связана с генетическими свойствами. А правильнее сказать, все определялось Волей Божьей!..

Такой вопрос терзал меня даже больше, чем реальная жизнь, непосредственно касающаяся моего жизнеобитания. Вот это и казалось мне странным: я же не профессиональный историк, мне нет дела до раскопок курганов былой славы различных народов, заселявших когда-то самые отдаленные или очень близкие уголки планеты. Я – всего лишь "литературный хлюст", почесывающий себе бока, забравшись ненароком в историческую берлогу. Я, словно зажравшийся медведь, удобно расположился на зимнюю спячку в тепле художественного вымысла. Для меня "моя литература" – сугубо индивидуальная игра, позволяющая без особых энергетических затрат пережить еще несколько придуманных мною самим жизней. В волшебный театр я по своему выбору приглашаю, или затаскиваю за уши угодных мне актеров и тем наслаждаюсь. А до исторической правды мне нет никакого дела. Честно говоря, и до будущего читателя мне нет никакого дела: нравится, – листай мою книгу, а на нет – и суда нет!