Масонская проза

Как и предсказывал брат Берджес, глядя в панели органа, теперь можно было бриться чем угодно.

– А ты с ними потом встречался? – спросил Энтони Хамберстолла.

– Да не осталось почти никого, не с кем встречаться-то. В артиллерии оно как? Или грудь в крестах, или голова в кустах. Ну вот у нас голова в кустах и оказалась, не повезло нам.

– Ну ладно, ладно, ты-то вон, гляжу, живой… – твердо, но ласково сказал Энтони. Но Хамберстолла это не утешило.

– Это так, но знаешь, иногда думаю, а как оно лучше бы было? – вздохнул он. – Я нигде так счастлив не был, как там, ни до, ни после. Когда гансы перешли в наступление в марте восемнадцатого, тут нам и настал конец. Кто ж знал? Нас как раз перевели почти в самый тыл на переформирование и починку, а наш старый паровоз, который таскал нас туда-сюда по ночам, как раз тоже угнали на ремонт. Мы даже маскировочные сетки поснимали, разве что Хэммику оставили. Он тогда сказал бригадиру, что не знает, что там они себе думают в штабе армии, но он как ведущий адвокат по бракоразводным делам не даст им отнять у себя последний аргумент. Вот у него одного и осталась маскировочная сетка в узенькой траншее за колючкой рядом с лесом, он эту сетку сам проверял. Тряпичные листья на ней пооблетели, да еще она и клеевой краской на солнце воняла жутко. Но зато было похоже, что идешь как будто по театру за кулисами. И я был там счастлив, счастлив! Думаю, если б нас вовремя переставили на гусеницы, как теперь делают с шестидюймовыми гаубицами, то они б нас хорошо запомнили. Но у нас на батарее было только лабасовское старье, которое прицепляли к паровозам и гнали по рельсам, к концу войны оно только в переплавку и годилось. Ну и, если честно, попали мы тогда, господа – то есть братья!

Дело было так. Как-то вечером я стоял и смотрел, как Гусак объясняет новобранцам, как наводить «Леди Кэтрин». И тут смотрю – у нас над головами наша же масксетка рваная летит, а из-за нее мотоциклист вылетает, прямо по воздуху, прямо как тот парень – помните, который полетел на велосипеде с брайтонского пирса? И плюхается прямо чуть ли не новобранцам на голову.

«Черт побери, – Гусак говорит. – Кто ж так докладывается? Что стряслось?»

«Ну, для начала, я об распорки от вашей сетки хребет себе сломал, – тот ему отвечает с земли. – А кроме того, фронт прорвали».

«Глупости», – отвечает ему Гусак. Но не успел он продолжить, как того парня сильно вырвало, и он отключился. При нем была куча пакетов от бригадиров и от начальников батарей, которые все писали, что отрезаны от своих, и просили дальнейших распоряжений. Короче говоря, оказался он кругом прав: по поводу и своего тыла, и нашего фронта. Весь фронт на Соме смели подчистую – вот так! – и он прихлопнул своей огромной ладонью по колену.

– Мы в Святой Земле про то слыхали, – сказал Энтони. – Что, правда вот так, моментом, все и случилось?

– Еще быстрее! Вот смотри: мотоциклист прилетел около шестнадцати. Потом мы пытались получить какие-то распоряжения, но ничего так и не узнали, кроме того разве, что весь транспорт занят и нам не светит. И что прикажете с этим делать? И вот часов в девять вечера приезжает молоденький такой штабной в кожаных крагах. Вот уж кого совсем не ждали. Он говорит, весь укрепрайон эвакуируют, ну и вы, мол, давайте, двигайтесь.

«Куда?» – спрашивает Хэммик коротко.

А он ему: «Да вон туда, к Амьену. Ну, то есть это не точно, до Амьена-то тут далековато, но, в общем, туда куда-то». Точно так и сказал, слово даю. И еще крагами своими помахал. И тогда Хэммик приказал Гусаку строить личный состав и идти маршем по дороге через Амьен на Дьепп, а там… уж и не вспомню, наверное, покупать билеты до Ньюхейвена, а там окапываться прямо за Сифордом и уже оттуда воевать. Гусак говорит – да чтоб меня черти разорвали, если пойду. А Хэммик ему – что его тогда еще до чертей трибунал порвет. А Гусак ему – что как это солдаты, как он себе думает, сейчас все бросят и пойдут пешком в Амьен? А пушки они что, в портянке понесут? Хэммик говорит – он и слова не сказал про портянки, а если кто захочет с пушкой идти, то пусть себе идет, а так их тащить с собой вовсе не обязательно. И Гусак отвечает ему, мол, портянки там, не портянки, но никто, вот те крест, с места не сдвинется, если только он сам, Хэммик, впереди не пойдет.

«Да тут бунт, как я погляжу, – отвечает Хэммик. – Ну вы и сволочи. Но что ж поделаешь, сейчас же кругом демократия. А эти твои „никто“ не будут возражать, если я их попрошу хотя бы углубить профиль окопа до полного?»

«Нет, – говорит Гусак, – с этим все нормально. Старший сержант их и так уже как терьеров натаскивает все последние три часа – уже копают».

«Ну если так, – говорит Хэммик, – то скажи Маклину, пусть нам притащит по стаканчику портвейна».

Тут, конечно, сразу Мосс откуда-то вылез: он портвейн чуял за милю. И он сказал, что и без нас в Амьене уже столпотворение, а тут еще мы всей толпой прискачем. А если мы тут тихонько полежим, говорит, то гансы нас могут и не задеть. Хотя, если по-честному, то они в тот день уж кого только могли, всех позадевали.