Корабль российского масонства был спущен на воду в преддверии предстоящих бурь и потрясений. Курс его был прежним — не допустить, чтобы события вырвались из-под контроля правящих классов в случае свержения самодержавия. Руководящие силы новой «нерегулярной» организации, в которой масонские церемонии были отменены (при сохранении секретности, дисциплины и «клятвы о неразглашении»), вобрали в себя также и некоторых членов относительно более левых фракций партийных группировок — меньшевиков, левых прогрессистов, левых кадетов. (О политической направленности этих «левых» и вообще всего российского масонства Н. Берберова пишет следующее: «В эти годы масонство никак не связывалось с революцией, и революционеров в ложах не было… Социалист шел в тайное общество тогда, когда от его революционности (и социализма) оставались только следы. Маклаков много раз говорил позже, что «все мы» были против революции, так что Кропоткин ошибался, считая, что «русскому революционному движению хорошо и полезно быть связанным с масонством» (с. 21). Свидетельство Н. Берберовой важно для уяснения лица русского масонства. Она неоднократно подчеркивает его либерально-умеренный, а затем и откровенно реакционный характер.)
К последним принадлежал кадет, будущий министр Временного правительства Н. В. Некрасов, принятый в масонство в 1908 году в Петербурге на квартире М. Ковалевского, на заседании ложи, возглавляемой графом А. Орловым-Давыдовым.
По свидетельству Некрасова, при новой структуре лож численность каждой составляла не более 12 человек. А руководил ими созданный в 1913 году «Верховный совет народов России», состав которого был известен только трем доверенным счетчикам. Председатели лож знали лишь секретарей совета — Некрасова, Керенского, Терещенко. Одним из влиятельных членов верховного совета был князь В. Оболенский, который возглавлял Петербургский областной совет. «В течение трех лет, — писал он, — я был членом верховного совета, который направлял все русское масонство». (Речь шла о 1913–1916 годах.)
Наряду с умеренным крылом имелись в России и другие направления масонства. Одно из них представляли «мартинисты», Великим мастером которых был граф Мусин-Пушкин. Сюда входило близкое окружение царской семьи. «Говорили, что в молодости Николай II был мартинистом, по примеру своих английских, германских и датских родственников (датская монархия также патронирует масонство. —
Особую активность в этой среде развивали французский мистик и оккультист Папюс и его коллега Филипп. Папюс (его настоящая фамилия д’Анкосс) стремился заманить Николая II вновь в свои сети, но появление Распутина разрушило его надежды.
Другим сходным масонским направлением были «филалеты». Их русское ответвление было создано в 1890 году в Париже (само течение основано в XVIII веке). В России в него влились великий князь Александр Михайлович, брат Георгия, руководитель Морского музея в Петербурге, часть аристократии и других людей (всего около тысячи человек). Ложа исповедовала крайний мистицизм. Основным занятием были спиритические сеансы, общение с потусторонним миром.
Была и дьявологическая ложа «Люцифер» (возникла в 1910 году). Туда устремились некоторые русские интеллигенты, увлекшиеся декадансом. Среди них называли поэтов Вяч. Иванова, В. Брюсова, А. Белого, в период создания своей пьесы «Роза и крест» ложей интересовался А. Блок. Можно вспомнить «Балладу» Н. Гумилева:
Продолжая труды сатанистов XIX века (Шелли, Байрон, Кардуччи), над своей книгой «Дьявол» трудился в России и в Италии Александр Амфитеатров, секретарем которого одно время работал Зиновий Пешков, брат Якова Свердлова, усыновленный Горьким.
Но если эти течения были либо мистическими, либо отдавали дань модным увлечениям, то основное ядро российского масонства, сформированное и обученное французскими «братьями», имело главным образом политические функции. На него возлагались большие надежды во внутреннем (в связи с приближением революции) и внешнем (в связи с втягиванием в Первую мировую войну) планах.