Масонство и глобализм. Невидимая империя

Мы видим, как постепенно первое, идиллическое представление о масонстве как средстве достижения царства любви и истины сменяется более резкими контрастами и мрачными видениями. И те, кого привлекала на первых порах тяга масонов к самосовершенствованию, постижению истины, изменению личности, то, что они называют «работой над диким камнем», уже «обтесав» себя, оказывались на значительном удалении от исходной точки. Каково было бы восприятие неофитов, если бы после голубого и золотого убранства лож первых трех степеней, «невинного», иоаннитского масонства, они сразу бы прошли сквозь кроваво-красные тона «Королевской арки» и очутились бы на церемонии посвящения в «кадоши» — «святые» (30-е степени) с ее могильными серо-черными тонами, с тевтонскими крестами, призывами к возмездию, грозными орлами и мечами, символизирующими непреклонную борьбу, девизом «Vincere aut mori» («Победить или умереть»). Тут уже подразумевается борьба не на жизнь, а на смерть с противниками масонских идеалов. В посвященном «кадоше» видят сверхчеловека, воителя, мстителя, очистившегося от скверны предрассудков, стоящего по ту сторону добра и зла, воплощение карающей десницы масонского движения.

По мере движения снизу вверх все явственнее фартуки и каменщические перчатки меняются на одежды крестоносцев, «тамплиеров», с их порывом завоевывать и покорять. «Рыцари» оттесняют «каменщиков» на задний план. Конечно, обе категории — строителей и кастовых воинов — исторически взаимосвязаны. Строить и защищать, разрушать и захватывать, отвоевывать и восстанавливать — на этих волнах шла история человечества, чередовались подъемы и спады цивилизации.

И на первый план выходили то одни, то другие. Чтобы трудиться, созидать, нужно было обеспечить охрану от набегов, а чтобы охранять, следовало оградиться крепостными стенами, форпостами, замками. Внутри строительных общин вместе с тем складывались не только внутрицеховые традиции. Создавался свой фольклор и этика поведения, свои легенды и мифы, иными словами, свой моральный климат. Гордясь древностью профессии, знаниями, которые позволяли возводить до сих пор удивляющие своей красотой шедевры, вроде Парфенона или Пальмиры, пирамид и луксорского дворца, статуй фараонов и сфинксов, ритуальных храмов и военных сооружений, монастырей и замков, каменщики стремились в то же время сохранить секреты мастерства в тайне, уберечь от нескромных глаз. А поскольку, оканчивая работу в одном месте, они переходили в другие места, нередко в иные страны, то со временем у них вырабатывались и условности, особые знаки, чтобы отличать «своих» от посторонних, не допускать чужих.

Характерно, что среди «старинных правил», которыми каменщики, настоящие, а не «спекулятивные», те, что заняли их место, руководствовались в Великобритании, один из старейших манускриптов, «Редиус» от 1390 года, написан стихами. Уже тогда имела хождение легенда об архитекторе «Соломонова храма», убитом жадными подмастерьями, история о том, как царь Соломон решил после его смерти создать подобного рода и на сходных принципах основанную организацию, на которой зиждился бы символический, всемирный «Соломонов храм». А его символ — золотая змея, выползшая из Иерусалима, смогла бы через три тысячелетия трижды опоясать земной шар и вползти в столицу его царства с другой стороны, уцепившись за собственный хвост. Тем самым дело, завещанное Соломоном, было бы завершено.

В легенде, масштабной и амбициозной, было заключено зерно идеи перехода от профессиональной организации каменщиков-масонов к всемирной организации единомышленников, считающихся каменщиками чисто номинально.

С 1550 года известно было и «тайное» слово мастера, упоминающееся в легенде об Адонираме, его называли по-разному — «Махабин», «Махабоун», «Матчпин», «Мак-бенак», производные от фразы на иврите, сказанной якобы при нахождении трупа архитектора храма Яхве — «плоть отделяется от кости». В позднейших интерпретациях она означала необходимость для посвященных в «мастера» отделить все преходящее и бренное от вечного служения «братству» и его делу.