Масонство и глобализм. Невидимая империя

Вторая половина прошлого века знаменуется декадансом. Идея «заката» цивилизации, «падения богов», предстоящего упадка Запада, угрозы, якобы надвигающейся с Востока, охватывает весьма широкие круги. Увлечение месмерианством, спиритизмом, оккультизмом всех родов, «проповедями мрачного кладбищенства», как называл упражнения масонов Г. В. Плеханов, становится все более интенсивным. Похоже, что, добившись утверждения у власти, обогатившись, буржуазия расставалась со своими либеральными мечтаниями, идеалами юности. Проза чистогана не могла вызвать былого энтузиазма, объединить общество, в котором все более обнажались классовые противоречия. В новой обстановке буржуа были способны множить лишь банальность, посредственность (Александр Герцен замечал в своих «Письмах издалека»: «…мещанство — окончательная форма западной цивилизации, ее совершеннолетие — еtat adulte; им замыкается длинный ряд его сновидений, оканчивается эпопея роста, роман юности…» Он же был встревожен стремлением реакционеров приспособить мистику к современности, так сказать, поставить ее на рельсы науки, соединить молитвы о дожде с барометрами, телеграфы — с четками. «Честный союз науки с религией невозможен, — писал Герцен, — а союз есть».[99]

Набаты новых революций, пришествие пролетариата на арену истории звучали похоронным звоном для богатых классов. Отсюда упадочничество, мистика, уход в средневековье, мечты о «золотом веке». Но наряду с данью мечтам идут лихорадочные поиски новых решений. Все меньше панегириков демократии, все чаще провозглашаются концепции «сильной власти», «железной пяты» как панацеи, которая может вывести мир капитала из кризисов, укрепить его устои. Приобретает все более широкое распространение пропаганда милитаризма, расизма.

Идеи гуманизма, в том числе и облеченные в христианские формы, уступают место надеждам на «сильную личность», «сверхчеловека».

Наиболее ярко этот разрыв с прежней идеологией выразил Фридрих Ницше в своих работах «Так говорил Заратустра», «Человеческое, слишком человеческое», «Антихрист».

В 1883 году, когда Ницше выпустил свой наиболее известный труд «Так говорил Заратустра. Книга для всех и ни для кого», умер Рихард Вагнер, только что завершив цикл эпических произведений, основанных на древнегерманской героике. Последним его произведением явилась опера «Парсифаль».

«Парсифаль», самая длинная, пожалуй, опера Вагнера, была в то же время посвящена и самой долгоиграющей для оккультной Европы теме Святого Грааля, трудноопределимому пределу мечтаний, достижение которого сулило неисповедимое блаженство, несметное богатство и несокрушимое могущество. Миф о Граале и связанном с ним рыцарском «братстве» — ордене «храмовников» был особенно близок «каменщикам», которые стремились произвести свою генеалогию из средневековья и рыцарства.

Легенда о Парсифале, рыцаре, который удостоился стать избранным, войти в «братство Грааля», у масонов не менее почитаема, чем миф о строителе «Соломонова храма». В поэме фон Эшенбаха в зашифрованном виде находят чуть ли не все градации масонских степеней, символы могущества «братства».

Предмет высших желаний рыцарей — загадочный Грааль. Его значение различными авторами истолковывается по-разному. Одни считают, что это чаша, в которой была собрана кровь распятого Христа. Чаша (некоторые видят ее изумрудной) и кровь, обладающие магической силой. Фон Эшенбах приписывает эти свойства некоему камню, который обладает широкой гаммой чудодействия — способен кормить и одевать своих владельцев, одарять их богатствами, исполнять их желания, отдалять смерть, возвращать молодость. В его волшебном огне умирает и возрождается птица Феникс.

Короче, в Граале слились мотивы как христианских, так и языческих сказаний, понятия талисмана и философского камня алхимиков. Кое-кто сравнивает его с волшебным камнем библейского пророка Даниила, другие — со сказочными камнями индийских, кельтских, скандинавских и древнерусских мифов и былин. Ради обладания феноменом рыцари идут на любые жертвы, принимают обет безбрачия. Исключения делаются для тех, кому уготована судьба стать королем и продолжать свой род: «Тем из братьев, — говоря словами фон Эшенбаха, — коим дан приказ в какой-нибудь из стран, где нет монарха, по закону державную надеть корону», Нетрудно здесь найти связи и с рыцарскими легендами Англии, поскольку многие из персонажей связаны со двором короля Артура. Поэма восхваляет силу и влияние братства храмовников. Войны их, причем, имели особый смысл, поскольку «им запрещалось воевать, чтоб просто славу добывать…». Грааль, который сам давал знать, кого можно включить в его братство (на камне появлялись и исчезали имена «достойных», чем не компьютер?), был как бы центром особой власти и могущества избранных, моделью огромной и законспирированной власти.

А символом, выражавшим его исключительное могущество, было мистическое копье, которое вносили вместе с Граалем в замок короля Анфортаса, когда там принимали Парсифаля: