Масоны

- Я нисколько не огорчаюсь, даже радуюсь и в восторге от этого. Я морально убит-с другим, убит тем, что разошелся с другой женщиной, перед которой я ужас что такое натворил.

- Как? - полувоскликнула Муза Николаевна, широко раскрывая от удивления глаза. - Стало быть, у вас был новый роман?

- Новый! - отвечал откровенно и наивно Аггей Никитич.

- Кто ж это такая была? - любопытствовала Муза Николаевна.

- Это одна полька, прелестнейшее и чудное существо; но, как все польки, существо кокетливое, чего я не понял, или, лучше сказать, от любви к ней, не рассудив этого, сразу же изломал и перековеркал все и, как говорится, неизвестно для чего сжег свои корабли, потом, одумавшись и опомнившись, хотел было воротить утраченное счастие, но было уже поздно. Она очень натурально оскорбилась на меня и уехала с одним семейством в деревню, а я остался один, как этот дуб{130}, про который поется, что один-один бедняжечка стоит на гладкой высоте.

- И вы в миссионерстве хотите утопить ваше горе? - проговорила с участием Муза Николаевна.

- Постараюсь, если только возможно, - отвечал, вздохнув, Аггей Никитич.

- Но куда же именно вы поедете? - расспрашивала Муза Николаевна.

- В Сибирь, вероятно.

- Но что же вы будете там делать?

- Буду творить волю пославших мя! - произнес Аггей Никитич многознаменательно. - Мне, впрочем, лучше об этом не говорить, а я поспешу исполнить приказание Александра Яковлевича, который поручил мне спросить вас, провезут ли тело Егора Егорыча через Москву?

- Непременно; иначе нельзя проехать в Кузьмищево, - отвечала Муза Николаевна.

Аггей Никитич при этом потер себе лоб.

- В таком случае Александр Яковлевич, у которого я теперь живу, предполагал бы устроить торжественную встречу для бренных останков, всем дорогих, Егора Егорыча.

- Это бы очень было хорошо, - подхватила Муза Николаевна, - но я не знаю ни того, куда писать сестре, ни того, когда она приедет сюда.

- Это, вероятно, узнается: тот же русский пишет Александру Яковлевичу, что он будет уведомлять его по мере приближения тела к Петербургу.

"Опять этот русский!" - снова промелькнуло в уме Музы Николаевны, и у нее даже зародилось подозрение касательно отношений этого русского к Сусанне Николаевне.

Побеседовав таким образом с m-me Лябьевой, Аггей Никитич ушел от нее под влиянием воспоминаний о пани Вибель. "Ты виноват и виноват!" - твердила ему совесть, но когда он в своем длиннополом подряснике медленно переходил пространство между Тверским бульваром и Страстным, то вдруг над самым ухом его раздался крик: "Пади, пади!". Аггей Никитич взмахнул головой и отшатнулся назад: на него наехал было фаэтон, в котором сидела расфранченная до последней степени пани Вибель, а рядом с ней откупщик Рамзаев, гадкий, безобразный и вдобавок еще пьяный. Аггей Никитич понял хорошо, что совесть его в отношении этой госпожи должна была оставаться покойна. Тем не менее эта мимолетная встреча потрясла все его существо. Почти шатаясь, он вошел на Страстной бульвар, где, сев на лавочку, поник головой и прослезился.

XII

Перед обычным субботним обедом в Английском клубе некоторые из членов что-то такое шепотом передавали друг другу, причем, вероятно, из опасения, чтобы их не подслушали лакеи, старались говорить больше по-французски.

- Avez vous entendu?*

______________

* Слыхали ли вы об этом? (франц.).

- Oui, mais je voudrais savoir, ou cela aura lieu?*

______________

* Да, но я хотел бы знать, где это случилось? (франц.).

- Je ne puis rien vous dire la-dessus*.

______________

* Ничего большего я сказать вам не могу (франц.).

- Mais c'est fort dangereux!*

______________

* Но это ведь очень опасно! (франц.).

- Je crois bien, mais que voulez vous?.. Noblesse oblige*.

______________

* Я понимаю, но чего же вы хотите?.. Положение обязывает (франц.).

- Сергей Степаныч здесь?

- Говорят.

- Не говорят, а я сам его видел; он сегодня будет обедать здесь.

- Ах, как я рад этому!

Посреди такого галденья человек пять или шесть, все уже людей весьма пожилых, ходили с заметно важными и исполненными таинственности лицами. Из них по преимуществу кидались в глаза, во-первых, если только помнит его читатель, Батенев, с орлиным носом, и потом другой господин, с добродушнейшею физиономией и с полноватым животом гурмана, которого все называли Павлом Петровичем. Эти пять - шесть человек на адресуемые к ним вопросы одни отделывались молчанием, а другие произносили: "Nous ne savons rien!"*. Наконец появился Сергей Степаныч. Он прямо подошел к Батеневу и спросил его:

______________

* Мы ничего не знаем! (франц.).

- Князь здесь?

- Нет, где ему? Совсем слепнет. Меня командировал за себя!

- Поэтому вы будете говорить речь вместо князя? - спросил с некоторым беспокойством Сергей Степаныч.

- Я буду; хошь не хошь, а пой! - отвечал мрачным голосом Батенев.

В это же самое время на конце стола, за которым в числе других, по преимуществу крупных чиновников Москвы, сидел обер-полицеймейстер, происходил такого рода разговор.