Под руководством матери Николай Морозов выучился читать, писать, изучил правила арифметики. Потом появились бонны, гувернантка, обучавшая мальчика французскому языку, гувернеры. С увлечением были прочитаны «Бедная Лиза» Карамзина, «Инки» Мармонтеля, М. Рид, Ф. Купер, развившие романтическую черту характера, произведения русских классиков, из которых особой любовью пользовался Лермонтов. Позже сильное впечатление на Морозова произвели «93-й год» В. Гюго, «Что делать?» Н. Г. Чернышевского. При чтении Писарева и Добролюбова юноше казалось, что они выражают его собственные мысли. Особенностью домашнего обучения будущего террориста являлось его увлечение естественными науками. Библиотека отца была доступна для него, и он выбирал в ней курсы астрономии, корабельного искусства, другую естественно-научную литературу. Читались книги и по общественным наукам, но они казались скучными. Это направление человеческой мысли постигалось Морозовым путем самостоятельных размышлений[202]
.Домашнее образование было продолжено обучением в московской гимназии. Здесь он особенно увлекался естественными науками, которые педагогической бюрократией не поощрялись, основал «Тайное общество естествоиспытателей-гимназистов». С пятого класса мальчик дополнительно занимался в зоологическом и геологическом музеях Московского университета. В гимназии он издавал рукописный журнал, состоящий из научных статей и стихов радикального характера. Хорошо овладев французским и немецким языками, латынью, Морозов крайне настороженно относился к учителю Закона Божьего, проповедовавшего церковные и монархические доктрины. Утверждения учителя, что естествознание еретично и им занимаются лишь нигилисты, не признающие ни Бога, ни царя, вызвали у гимназиста отрицательное отношение к самому предмету. О взаимоотношении учителей и учеников в гимназии Морозов позже писал: «Латинисты и греки в моей гимназии смотрели на учеников, как на своих врагов, да и мы сами так на них смотрели и ненавидели их от всей души, хотя к остальным учителям относились очень хорошо»[203]
.Гимназический курс Морозов не закончил вследствие увлечения революционной борьбой. Однако для него было характерным стремление к постоянному интеллектуальному самосовершенствованию. Исключительно благодаря ему он стал признанным ученым. В самые тяжелые времена подпольного существования он при малейшей возможности набрасывался на книги. Это могли быть статистические сборники, работы Милля, В. В. Берви-Флеровского, Н. Г. Чернышевского. Находясь в 1875–1878 гг. в тюрьме по делу участников «хождения в народ», будущий масон изучал английский, итальянский и испанский языки (в дополнение к освоенным ранее французскому, немецкому и латыни), политэкономию, социологию, этнографию, историю первобытной культуры, математику, физику, механику. Во время второго заключения (1881–1905) Морозову в течение полугода не давали книг. Потом стали приносить исключительно религиозную литературу. Изголодавшись по чтению, узник за несколько месяцев прошел весь курс богословского факультета – области, ранее совершенно неведомой ему. Он сразу увидел тот богатый материал, который давала церковная литература для рациональной разработки естествознания. Именно тогда у него сложился замысел исследования, которое он начал в Шлиссельбурге, а закончил на воле, – «История человеческой культуры в естественно-научном освещении». Это многотомное произведение было опубликовано значительно позже под названием «Христос» (по-гречески – посвященный в тайны наук). Со временем этот труд оброс огромной критической литературой, приобрел ярых сторонников и ожесточенных противников. В 1911 г., отбывая третье заключение в Двинской тюрьме, Морозов «воспользовался случаем», чтобы изучить древнееврейский язык. Не получив формально даже среднего образования, Морозов, выйдя из Шлиссельбургской крепости, преподавал химию и астрономию на высших курсах Лесгафта, в Психоневрологическом институте, опубликовал ряд трудов, внесших вклад в историю науки[204]
.Достаточно хорошо известна общественно-политическая деятельность Н. А. Морозова. В 1874 г. он вошел в московский кружок чайковцев, был участником «хождения в народ», сотрудником эмигрантских народнических изданий – бакунинской газеты «Работник» и лавровской «Вперед». Член I Интернационала. Проходил в качестве обвиняемого по «процессу 193-х». Член «Земли и воли», редактор ее изданий. После раскола организации входил в исполнительный комитет террористической «Народной воли». По «процессу 20-ти» был приговорен к бессрочной каторге. До октября 1905 г. отбывал заключение в Шлиссельбургской крепости. После освобождения занимался научной и преподавательской деятельностью, был в центре культурной и общественной жизни страны, общаясь с самыми различными слоями русской интеллигенции.