Масса и власть

Где бы ни жили шииты, их самый большой праздник – дни месяца мухаррам, на которые пришлись страдания Хуссейна. Десять дней вся персидская нация в трауре. Король, министры, чиновники – все в черных или серых одеждах. Солдаты и погонщики мулов ходят в выпущенных рубахах с открытой грудью, что является знаком величайшего горя. Праздник начинается в первый день мухаррама, он же – первый день нового года. С многочисленных кафедр проповедники повествуют о страданиях Хуссейна. Все изображается в подробностях, не упускается ни один эпизод. Слушатели переживают необычайно глубоко. «О, Хуссейн! О, Хуссейн!», – звучат вопли, сопровождаемые стонами и плачем. Скандирование длится до вечера, проповедники сменяют друг друга на кафедрах. Первые девять дней по улицам бродят группы голых до пояса мужчин, у которых грудь и спина раскрашены в красную и черную краску. Они рвут на себе волосы, ранят себя ножами, бичуют тяжелыми цепями, пускаются в дикие танцы. Иногда вспыхивают кровавые схватки с иноверцами.

Праздник достигает кульминации на десятый день мухаррама, когда отправляется в путь торжественная процессия, изображающая похороны Хуссейна. В центре восемь мужчин несут гроб Хуссейна. За ними следуют примерно пятьдесят человек, вымазанных в крови и распевающих воинственные песни. Потом ведут боевого коня Хуссейна. Потом обыкновенно следует еще одна группа – около полусотни мужчин, ритмично бьющих друг друга деревянными палками. Неистовство, в которое впадают при виде процессии оплакивающие массы, невозможно себе представить. Описание, которое будет приведено несколько ниже, дает об этом лишь самое общее представление.

Настоящее драматизированное воспроизведение страстей Хуссейна учредилось как регулярное торжество только в первой половине девятнадцатого столетия. Гобино, который в 50-е годы и позже долго жил в Персии, дал его впечатляющее изображение.

Театральные постановки финансировались богатыми людьми, это было высокопочитаемое деяние – дающий «воздвигает себе дворец в раю». Самые большие театры вмещали от 2000 до 3000 человек. В Исфагане представление происходило на глазах 20 000 зрителей. Вход был свободный, одинаково пропускали и богатого помещика, и нищего в лохмотьях. Действо начиналось в пять утра. Перед этим несколько часов длились шествия, танцы, проповеди и песни. Разносились прохладительные напитки, самые богатые и уважаемые люди считали за честь лично обслуживать даже убогих оборванцев.

Гобино описывает два типа братств, участвующих в представлении. «Мужчины и дети с факелами, с огромным черным знаменем впереди процессии втекают в театр и с пением обходят его по кругу. Несколько детей бегут впереди всех, выкрикивая тонкими голосами: «Ай, Хуссейн! Ай, Акбар!» Братство выстраивается перед кафедрами проповедников и продолжает петь, сопровождая песнопения неожиданным и странным действием. Каждый из братьев складывает правую ладонь наподобие раковины и с силой ритмически ударяют себя ею под левым плечом. Глухой звук от множества одновременных ударов слышен издалека и производит мощное впечатление. Удары то падают медленно и тяжело, в тягучем ритме, то ускоряются и учащаются, возбуждая присутствующих. Редко бывает, чтобы к этому не присоединилась вся аудитория. По знакам старшего братья поют, ударяют себя в грудь, подпрыгивают на месте и издают резкие короткие возгласы: «Хасан! Хуссейн!»

Иного рода братство – бичующиеся. Их выступление сопровождается музыкой: с собой у них тамбурины разной величины. Они голы до пояса, босы и простоволосы. Это мужчины, иногда старики, иногда дети от 12 до 16 лет. В руках у них цепи и острые иглы, у некоторых деревянные колодки. Процессия вступает в театр, запевая, сначала довольно медленно, псалом, состоящий лишь из двух слов: «Хасан! Хуссейн!» Пение сопровождается все учащающимися ударами тамбуринов. Те, кто с деревянными колодками, начинают ритмически бить ими друг друга и пускаются в танец. Остальные в том же ритме бьют себя в грудь. Ритм убыстряется, они начинают хлестать себя цепями, сначала медленно и с явной осторожностью, потом все оживленнее и сильнее. Иглы втыкаются в руки и щеки, течет кровь, толпа ревет, возбуждение нарастает. Глава братства носится между рядами бичующихся, подбадривая слабых, удерживая тех, кто слишком неистовствует. Когда возбуждение достигает максимума, музыка замолкает – представление закончено. Трудно отойти от впечатления, которое оно внушает: это сочувствие, боль и ужас одновременно. Иногда в заключение в тот самый момент, как танец останавливается, участники воздевают руки с цепями к небу и столь глубоким голосом, со столь верующим и преданным взором выкрикивают «Йа, Аллах! О, Бог!», что невольно охватывает восторг, – так преображается все их существо».