Массажист

А пока они развлекались, на открытой странице почтовика в ящике Н. появилось-таки письмо. Но он этого не почувствовал – он был счастлив, сидя на теплой кухне, наслаждаясь славной едой, введя себя посредством водки в то состояние, когда мир ярок и прекрасен, а каждое слово собеседника – праздник для души. Он ценил эти передышки в бродячей жизни – и сейчас всей душой любил Рогдая.

Ему не хотелось думать о том, что настанет утро и Рогдай выставит его из дому – с плотно уложенным рюкзаком и бутербродом на дорогу. Ибо к Рогдаю придет мама – прибраться, а она страх как не любит сомнительных гостей. И придется по слякоти выходить на трассу.

Но письмо от Соледад лежало в ящике. А за окном, за пестрой занавеской, произошла отрадная перемена – похолодало и медленно падал осторожный снег.

Глава четвертая

В странном состоянии души и тела Н. вышел из электрички, впрягся в рюкзак и направился к метро. До встречи с Соледад оставалось около двух часов.

Сказать, что он рад, было бы неправдой – радость присутствовала, но тревога заглушала ее. Не могло все сложиться настолько удачно, обязательно должна была шлепнуться в бочку меда ложка дегтя, да и не простого, а ядовитого.

Эта самая ложка дегтя сопровождала Н. по жизни, вися над его золотистой головой наподобие дамоклова меча. Даже когда обстоятельства складывались для него идеально, вдруг возникал совершенно непредвиденный поворот.

Соледад все организовала воистину идеально. И это внушало тревогу.

Н. должен был встретить ее на вокзале, потом они бы поехали вместе к ее давнему другу, где для них уже приготовлена комната, чтобы четыре дня провести вместе – в тепле, в чистоте, в сытости, без забот – просто вместе. Ну и встретить Новый год, разумеется.

Все это было невероятно.

Н. достаточно часто получал щелчки по носу. Женщины быстро разгадывали его непригодность к реальной жизни. Сколь бы он ни был хорош в постели, а этого недоставало, чтобы хоть одна всерьез задумалась связать с ним жизнь. Бульдожка – и та, побывав в должности законной жены, от него отказалась. Вспоминая своих женщин, Н. не обнаружил в списке ни одной, что стояла бы так высоко на общественной лестнице, как Соледад.

Он понимал свой статус при ней – блажь, каприз. Но их переписка была подозрительно доброй – как если бы Соледад, признав все его недостатки малозначительными, выстраивала душевную близость. И это у нее получалось. И Н. еще больше беспокоился. Он устал от странствий и не верил, что эта женщина поможет ему остановиться.

Четыре дня. Еще одна передышка.

А где-то есть сад, и в глубине его – дом, выросший, как растение, живой дом, недосягаемый, как и все, что необходимо для тихого счастья души. Сейчас яблони стоят под невесомым грузом чистейшего снега, но лежит в той же развилке золотой кот и никуда не улетели певчие птицы – им там тепло. И попасть в этот сад невозможно – как бы Н. ни заглядывал туда через забор, приподнимаясь на цыпочки. Видеть себя сад позволял – и только. В который уж раз. Как будто дорога, ведущая по себе Н., легла кольцом вокруг старого шершавого забора.

Как вышло, что он отправился в странствие, Н. не мог бы объяснить. Само получилось. От города к городу, от клиента к клиенту, никому не нужен непрерывный массаж, всем нужны курсы по десять-пятнадцать сеансов. В каждом городе есть где остановиться, и если не старый диван, то угол, где можно лечь в спальнике. И так – десять лет.

Стало быть, впереди четыре дня в теплом доме, каждый день – горячий душ, завтрак, обед и ужин. (Надо признаться, что меньше всего Н. думал о своем вкладе во все это благолепие, – он вообще очень редко вспоминал о деньгах и продуктовых магазинах.)

Он дождался поезда и встал напротив двери нужного ему вагона. Люди спускались, обнимались с встречающими, тут же мельтешили носильщики и таксисты. Вдруг Н. увидел прямо перед собой хохочущее лицо.

– Не узнал? – спросила Соледад.

Узнать было мудрено. Она остригла длинные темные волосы и стала молодой блондинкой. Ну, не совсем блондинкой, на это у нее ума хватило, скорее светло-русой, немного темнее, чем сам Н., и с таким же золотистым отливом, но только у него этот отлив был погуще и волосы вились, а у нее остались прямыми и жесткими.

– Узнал! – и они поцеловались.

Снег падал на взъерошенные волосы Соледад, шапочку она держала в руке – хотела удивить Н. новой прической. Мороз еще позволял такое легкомыслие, было около десяти ниже нуля.

– Идем! – сказала она. – Я есть хочу!

Вещей у нее было немного – рюкзачок и сумка средней величины.

Прямо с вокзала можно было попасть в метро. Когда Соледад назвала станцию, Н. должен был бы забеспокоиться, но тревога отступила, ей не осталось места между двумя, что целуются на эскалаторе и говорят милую ерунду, которая вся сводится к обычному между мужчиной и женщиной «Хочешь? – Да!»