Массажист

Но музыку она любила, и Соледад она тоже любила – как несбывшуюся мечту. Маленькая кругленькая Маша в детстве грезила, как выйдет на сцену, высокая и статная, в длинном парчовом платье, с тяжелым узлом переплетенных черных кос на затылке, и будет петь взахлеб. Не сбылось, и не видела она никакой драмы в том, что не сбылось, однако сидела в душе заноза – и Маша выбирала для Соледад концертные платья, туфли, маникюрш и парикмахеров куда придирчивее, чем сама Соледад.

Маша откинула крышку и уже нависла задом над стулом-вертушкой, но сладостно затренькал телефон. Он лежал в прихожей – с той минуты, как Соледад позвонила и попросила прислать Игоря в аэропорт.

Пока Маша бежала к аппарату, Соледад подсела к роялю. Она и сама понимала, что испортила образ напрочь. Ее репертуар требовал особого типа женственности, того, что вне времени, требовал сплава сексуальности и отрешенности, так что со стрижкой она погорячилась. Но оставить те длинные волосы она не могла – это были волосы из другой жизни, они слишком многое впитали, они помнили прикосновения тех мужских рук, о которых следовало забыть навеки.

Забвение все никак не приходило, даже наоборот – крепла мысль проучить того мужчину, проучить жестко и со вкусом. И, когда эта мысль, продолжая собой мысль о волосах, вновь развернула перед Соледад дивные картины победительного будущего, певица опустила руки на клавиши и взяла первые аккорды вступления.

Это была не ее музыка, Соледад прекрасно знала, откуда утянула мелодию, приладив к ней несложный аккомпанемент и переработав под текст. Ей самой не очень нравилось то, что получилось, но петь хотелось, и она запела:

Вновь оснеженные колонны,
Елагин мост и два огня,
И голос женщины влюбленный.
И хруст песка и храп коня.
Да, есть печальная услада
В том, что любовь пройдет, как снег.
О, разве, разве клясться надо
В старинной верности навек?

Трудно сказать, о чем думал Александр Блок, когда записывал эти строчки. Уж, во всяком случае, не о женском голосе, который переделает их под себя. О Блоке Соледад меньше всего беспокоилась – он отдал миру слова, отпустил их на свободу и умер. Она же протянула руку и поймала пролетавшие стихи, не самые лучшие, но самые подходящие, чтобы превратить их в заклинание. Правда, пока она боялась слишком уж портить текст, лишь чуть-чуть – чтобы стал не мужским, а женским.

В комнату вошел Игорь. Он знал, что из-за блоковского романса мать и Соледад сильно спорят: Соледад хочет найти хорошего композитора, а мать кричит, что незачем брать в репертуар вещь, которая всю оставшуюся жизнь будет капать серной кислотой на душу.

Соледад пела негромко, проникновенно, вкладывая в слова именно того оттенка отчаяние, которое пользовалось у любительниц романсов особенным успехом:

Ты чтишь обряд: легко заправить
Медвежью полость на лету,
И, тонкий стан обняв, лукавить,
И мчаться в снег и темноту,
И помнить узкие ботинки,
Влюбляясь в хладные меха…
Ведь грудь твоя на поединке
Не встретит шпаги жениха…
Да, есть печальная услада
В том, что любовь пройдет, как снег.
О, разве, разве клясться надо
В старинной верности навек?

Завершить этими словами романс Соледад не могла – заклинание не допускает неопределенности. Но более подходящих в этом стихотворении не нашлось. А сама она стихов не писала – да и постеснялась бы пристегнуть свое творчество к Блоку.

– Совсем забыл – я наконец нашел то, о чем ты просила, – сказал Игорь. – Текста нет, придется с голоса записывать. Пойдем ко мне, послушаем.

– И кто исполняет? – быстро поднявшись, спросила Соледад.

– Карина и Рузанна Лисициан. Очень старая запись. Мне не понравилось, какое-то дамское рукоделие. Но все равно – с тебя причитается.

– А то!

Соледад довольно улыбалась – Игорева находка была самым что ни на есть победным гимном.

Совсем давно, еще чуть ли не школьницей, она слышала романс Булахова «Нет, не люблю я вас», изначально написанный для мужского голоса, в женском исполнении и даже запомнила несколько строк. Кто ж знал, что дура-преподавательница поставит ей голос с ограниченным диапазоном для классического репертуара, что Соледад будет обречена на старинные романсы? Чуть ли не пятнадцать лет спустя она стала искать этот вариант текста для женского голоса по нотным библиотекам – и безрезультатно. И вот Игорю повезло – даже если запись некачественная, разобрать слова они вдвоем уж как-нибудь сумеют.

– Опять ты дурью маешься, – сказала, входя, Маша. – Все к черту, работаем, работаем. Сын, иди на фиг.