Массажист

У Соледад было не уныние, что-то иное мучало ее, еще не став ее сутью, но собравшись стать. Н. не понимал, что бы это такое могло быть, и продолжал свой труд – в других случаях успешный, сейчас же почти бесполезный. Выше бедер он подняться не мог.

А что он вообще мог сделать, не понимая ни природы своего ремесла, ни природы стальных струн в теле Соледад?

Усталость долго боролась с ним и наконец стала одолевать. Все, что было ему доступно, он перепробовал – оставалось смириться. Но смириться он не мог – он любил эту женщину, он ее любил, и два воображаемых венца были над ними, висели и не гасли.

– Я люблю тебя… – прошептал он. – Я люблю тебя…

Это было последнее, что он мог сделать. А слова произнес впервые. Она должна была услышать и понять, что он ее не бросит.

Слышала ли Соледад – неизвестно, она не шелохнулась. Но что-то в ней отозвалось, что-то ждало этих слов. Может, душа, утратившая способность сопротивляться болезни. Может, сердце с торчащей в нем железной зазубренной занозкой.

– Я люблю тебя, – беззвучно повторял он, чувствуя, что силы возвращаются. И руки вновь опустились на кожу, нашаривая колючие бугорки узлов, прослеживая струны.

Металл, очевидно, обладал слухом и страсть как не любил этих простых слов. Струнки таяли, таяла и ночь.

Тело Соледад медленно преображалось.

Н. встряхнул уставшие руки – и с них посыпался, зависая в воздухе, беловатый порошок. Повисел – и опустился на пол.

Глава тринадцатая

В странном состоянии возвращалась Соледад домой.

Такое с ней бывало несколько раз в ранней юности, после невиннейших свиданий с красивым мальчиком, общим любимцем. Она земли под ногами не чуяла и однажды перескочила на бегу такую ямищу, что на следующий день, оценив ее размеры, ужаснулась.

Новое ремесло Н. порядком ее насмешило, когда на следующий день после ночного массажа она сидела в изящном кресле, завтракала на дорогом фарфоре и слушала все байки своего друга о чудаках-посетителях.

Она провела в фонвизинской квартире три дня и умчалась, ничего не объясняя, – да он и не спрашивал. Он просто сказал, что запомнил ее слова, и, взбираясь со ступеньки на ступеньку, сделает так, что ей не придется за него краснеть.

Она согласилась – да, он здорово продвинулся вверх. И было несколько мгновений, когда она поверила: как-то так все образуется, что они останутся вместе и будут долго-долго жить красивыми и молодыми.

Занозка в сердце, не дававшая жить мирно, успокоилась – словно ее и не было. А когда Соледад о ней вспомнила, то проснулся рассудок и сказал примерно следующее:

– Ты, голубушка, не шило на мыло меняешь, а очень даже наоборот. Вместо тусовочного гения, любимца небольшой компании, проникновенно исполняющего песенки про пиратов, сорокалетнего бородатого младенца, умудрившегося до этих лет дожить без позвоночника, ты получаешь красивого тридцатилетнего парня, имеющего неплохую перспективу, – главное, чтобы не расслаблялся. Ну да ведь ты ему и не позволишь. И в постели он, кстати говоря, гораздо лучше. И то, что он с тобой делает, никто другой сделать не сможет, никакой врач и никакой китайский шарлатан. Так что придави свое самолюбие тяжелым камушком и скажи спасибо женщине, которая тоже повелась на гитарные штучки и запустила в твоего барда коготки. Пусть она с ним по гроб дней нянчится!

Так оно и было.

– Погоди, – сказала Соледад своему рассудку, – ты делаешь вид, будто поменять одного мужчину на другого – все равно что поменять облезлую кроличью шубку на новую норковую. А как же быть с полетом, с замиранием и расцветом души? Тогда был полет – меня несло, как птицу, подхваченную ураганом. И от голоса я замирала, и от взгляда расцветала. Мне опять было шестнадцать лет. А теперь – авантюра, окно в рабочем графике, разве нет? Правда, авантюра оказалась лучше, чем я рассчитывала, но отношения с этим белокурым бездельником – вне любви, по крайней мере вне моей любви…

Рассудок тут же нашел уязвимую точку.

– Ты думаешь, что любила мужчину только потому, что вы очень скоро, пока не исчез азарт первых взглядов и прикосновений, оказались в постели и у партнера твоего была борода. А любила ты ребенка – он ведь был для тебя ребенком, которого водят за ручку. Причем он застрял в том счастливом возрасте, когда дитя, забыв про мамку, охотно пойдет на ручки к любой красивой тете, догадавшейся показать большую конфету. Когда ты родишь ребенка и немного с ним освоишься…

– Нет! – возразила она. Рожать ребенка от Н. – это показалось ей вселенским недоразумением.

– А что с тобой происходит сейчас? – осведомился рассудок. – Ты ведь, кажется, в полете?

– Потому что он избавил меня от тяжести. Уж рассудок-то должен это понимать. И не все ли равно, как он это сделал? Я вовсе не хочу, чтобы мой рассудок анализировал это. Есть какие-то приемы массажа, может китайские, – теперь вся альтернативная медицина китайская. Он сделал то, что умеет делать, я ему благодарна… и мне с ним хорошо… мне с ним хорошо…

– А теперь надо жить дальше?

– Я ему ничего не обещала, да…