Массена

Гольт с нетерпением ждал его. Передавая ему оба ордера, Джек испытывал такое ощущение, словно только что удачно выдержал экзамен. Гольт был поражен:

— Сразу два ордера! И на такое количество винтовок! Вам повезло, Джек! Теперь надо поскорее использовать эти бумажки, пока не произошло какого-нибудь «недоразумения».

— Знаете, Гольт, что мне пришло в голову, пока я там околачивался? — сказал Джек. — Штаты готовятся к войне… Иначе, чем объяснить такое количество требований на амуницию и снаряды? Там их целая кипа!

Гольт кивнул головой:

— Это более, чем возможно, Джек! Может быть, не пройдет и года, как нас с вами погонят на бойню… Наша агентура доставляет нам интересные сведения. Везде происходит переформирование воинских частей. Усиливаются гарнизоны. Кроме того, — и это не блеф, Джек, и не болтовня! — под видом требования оружия для себя оружие берут для отправки в Европу. Таково наше американское лицемерие. Берут оружие в гарнизон, а оно из гарнизона отправляется в морское путешествие… При таких условиях нам будет не особенно трудно и самим запастись кое-чем для наших планов… Вы положили начало чрезвычайно удачно. Теперь я забираю у вас «Глориану» и начинаю далее действовать сам…

Гольт был так доволен Джеком, что потащил его в хороший ресторан и угостил шикарным обедом с вином. Джек удивлялся: откуда у него такие средства? Неужели «Аранджи», помещающаяся в грязной харчевне дяди Станислава, не стесняется в средствах? А что Гольт и Якобсон и другие аранджисты не стеснялись в средствах, в этом для Джека давно уже не было ни малейшего сомнения…

На следующий день Гольт куда-то исчез с завода. Джек интересовался его таинственной деятельностью и немного боялся за «Глориану», но дисциплина «Аранджи» связывала его по рукам и ногам. Он не смел расспрашивать механика, что теперь намерен делать последний, и не мог требовать у него аппарата обратно.

Аранджисты и Гольт не считали нужным держать Джека в курсе их дел. Джек в последующие дни слышал стороной, что оружие и снаряды благополучно добыты и спрятаны в каком-то укромном месте. Очевидно, Гольт сумел раздобыть и дальнейшие партии оружия, потому что он не требовал у Джека добывания новых ордеров. Джека пока не тревожили, и он спокойно бегал по заводу и по городу, разнося в качестве заводского курьера бумаги и письма. Он уже более месяца <как> был переведен на эту новую должность по протекции Гольта. Здесь было безопаснее, чем в химическом секторе, а кроме того (и это-то было самое важное) давало возможность Джеку, не манкируя службой, часто бывать повсюду в городе и исполнять, кроме заводских поручений, еще и поручения «Аранджи».

А на заводе, между тем, с каждым днем все сильнее чувствовалось глухое брожение.

Агитация «Аранджи» не проходила бесплодно. Завод Массена, как и все заводы в буржуазном мире, принадлежал людям, которые главной своей жизненной задачей ставили использование «до отказа» других людей — нанимаемых, эксплуатируемых, изматываемых для возможно пущей наживы. Завод платил сравнительно недурно, но зато требовал адской работы, работы сверхчеловеческой и бесчеловечной. С людьми совершенно не считались и не считали их за людей. Для акционеров Массены рабочие были лишь заводское мясо. И если это мясо портилось или пропадало, его без сожаления вышвыривали вон и покупали другую партию такого же мяса, по возможности еще более безответного: китайцев, или японцев, или оборванных и вечно голодных чилийцев, которые были готовы на все.

Никаких предосторожностей при работах не принималось. Разрывы снарядов происходили почти ежедневно. Рабочих убивало и калечило на каждом шагу, но управление завода только смеялось в ответ на робкие и почтительные заявления фабричного правительственного комиссара и на требования рабочих относительно предохранительных средств. Вас ранило и искалечило? Тем хуже для вас, а для нас это не имеет никакого значения: мы наймем китайцев, которые не требуют никаких предохранений, потому что они фаталисты и не боятся смерти, да к тому же и готовы работать за полцены.

Эксплуатация живой человеческой силы достигала таких неслыханных даже в Америке размеров, что наиболее тихие и забитые рабочие начинали волноваться. И обратиться за помощью было не к кому. Тред-юнионы явно держали руку правительства и кричали о патриотизме, о германском варварстве, о необходимости приносить все силы в жертву «святому делу войны» и не требовать ничего лишнего.

И, к довершению беды, разрасталась дороговизна. Каждый месяц европейского безумия, обогащавший Штаты потоком золота, поднимал цены на жизненные продукты.

И с каждым днем на заводе стали все чаще и чаще раздаваться голоса:

— Так нельзя жить! Мы голодаем, несмотря на высокий заработок! Наши жены и дети умирают от недоедания!

— Мы пропадаем ни за грош! Это хуже всякой каторги!

— Нас вышвыривают без предупреждения и берут китайцев! От этих желтых дьяволов нет прохода! А еще говорят, что Америка для американцев!

— Хлеб вчера опять вскочил на три цента!

— Это все война! Долой войну!