Масштабные ребята

Я положил сокол на ящик с раствором и пошел строиться. По дороге я еще раз заглянул в Ленькину комнату. Ленька наштукатурил больше, чем я, но хуже. Это было видно с первого взгляда.

Мысль, что Ленька временно победил меня, не давала мне покоя ни в столовой, ни в палатке, когда наступил тихий послеобеденный час. Я лежал на кровати и злился.

Ребята поворочались немножко и начали засыпать. То в одном месте, то в другом слышался бодрый самоуверенный храп. По-видимому, уснул и Ленька. Я спустил ноги с кровати, нащупал ногой тапочки. Если я сейчас выйду, никто мне ничего не скажет. У человека даже во время тихого часа могут быть свои личные дела. От этого не застрахован никто.

Я прибежал на стройку, взял свой сокол и начал с ходу бросать в ячейки раствор. Вокруг было тихо и немножечко грустно, как бывает всегда в большом пустом доме. Где-то вдалеке, видимо, на самом краю поселка, стучали топоры плотников и глухо урчал, ворочая глыбы земли, экскаватор.

И вдруг я услышал на первом этаже песню. Интересно, кто это может быть? Я спустился на цыпочках вниз и к удивлению своему увидел Пал Палыча. Он стоял посреди комнаты и размешивал в ящике деревянным веслом раствор.

Сейчас он наверняка думал, что все ребята лежат в кроватях и переваривают пищу химическим путем. Я послушал песню Пал Палыча и дал задний ход. Не надо лишать человека приятных заблуждений.

Вскоре возле дома послышался шум и гам. Пришли ребята. Меня, оказывается, никто не разыскивал. Все думали, что я пришел на работу чуточку раньше. Никто не спросил меня, почему я только в трусах и майке. У каждого может быть свой вкус и своя мода.

Снова стало весело и шумно в нашем доме. Работали все, как звери. Никаких перекуров и пустых разговоров. Вытрешь пот со лба и снова за дело. Где тут перекуривать, когда седьмой-б наступает на самые пятки. Жару поддавал наш инструктор производственного обучения Ваня. Прибежит от наших противников, глянет, кто как работает, и кричит на весь дом:

— Нажимай, братва, седьмой-б обгоняет!

Это была военная хитрость. Нам Ваня говорил, что обгоняет седьмой-б, а седьмому-б — наоборот.

В конце дня пришел прораб Афанасьев с железной рулеткой. Он промерил, сколько едали мы и сколько седьмой-б, что-то подсчитал, заглянул в книжечку со своей знаменитой калькуляцией и сказал:

— У седьмого-а — сто три процента, у седьмого-б — сто один. Пока победил седьмой-а.

Мы страшно обрадовались и даже пропустили мимо ушей слово «пока». Видимо, прораб сказал, что мы победили «пока», непродуманно. Он еще не знал, с кем имеет дело. Больше всех, конечно, радовался я. Наш класс обогнал седьмой-б на два процента потому, что я не переваривал, как некоторые другие, пищу химическим путем, а работал. Это все-таки приятно — принести победу своему классу.

Пал Палыч все время наблюдал за мной и Ленькой — объяснились мы или еще не объяснились. Он пока молчал. Но мог в любую минуту спросить:

— Квасницкий, в чем дело?

Ответить мне Пал Палычу будет совершенно нечего. Конечно, с одной стороны я не давал слова, что расскажу Леньке про шестеренку. Но с другой стороны, я не возражал и тем самым намекнул, что все будет в порядке.

Короче говоря, я решил объясниться с Ленькой. Я не буду становиться перед ним на колени, просить извинения и так далее. Я скажу Леньке, что разбил шестеренку, но Пал Палычу признаться не успел. Я распутывал дело, которое в сто раз важнее шестеренки. Поэтому я и в тайгу бегал. Ленька мог не торопиться со своими признаниями и не лезть, куда его не просят.

Случай поговорить с Ленькой подвернулся сразу же после работы. Ребята занимались чем придется, — одни писали домой письма, другие резались в козла, а третьи тушили на волейбольной площадке мячи.

Ленька посидел немножко возле игроков, а потом, будто бы раздумывая, подошел к кровати и снял со спинки полотенце.

— Ребята, кто со мной купаться?

Ему не ответили. Когда люди играют в домино, их лучше не трогать. Ленька подождал еще немножко, пожал плечами и отправился на Вилюй сам.

«Пора, — подумал я. — Сейчас или никогда».

Я догнал Леньку на тропе и пошел с ним рядом. Ленька быстрее — и я быстрее. Ленька тише — и я тише. И Леньке и мне было совершенно ясно — объяснений не избежать. Но Ленька почему-то решил, что первый должен начать я. Он шел по тропе и принципиально молчал.

Из двух людей кто-то всегда окажется умнее. Я прошел еще немножко и сказал:

— А все-таки, Ленька, ты — свинья!

Ленька не ответил на «свинью». Он даже не посмотрел на меня.

— Самая настоящая свинья! — повторил я.

Когда человеку нечем крыть, он прекращает спор или пускает в ход кулаки. Ленька скривил физиономию, как будто был кругом прав, и быстро пошел по тропе. Я не дал Леньке уйти: история с шестеренкой сидела у меня в печенке. Я не мог больше молчать и ссориться с Пал Палычем из-за какого-то Леньки.

— Подожди, Ленька, — крикнул я. — Я еще не все сказал!