Массмедиа с древнейших времен и до наших дней

Даже если все шло более или менее гладко, затраты и недостаток опытного и ответственного персонала застопоривали процесс на каждом шагу: квалифицированных машинисток можно было легко напугать опасностью принудительного физического труда; места, в которых осуществлялись перепечатка и копирование, постоянно менялись. Вовлеченных в этот процесс людей слишком часто задерживали, избивали, сажали в тюрьму.

Тексты, полученные этим способом тиражирования, пестрели типографскими и грамматическими ошибками, однако сам вид текста придавал подобному документу своего рода наглядную достоверность. Как рассказывал анонимный чешский писатель, работавший под псевдонимом Иосиф Страх, публикации самиздата были «средством коммуникации, выглядевшим бедно и жалко рядом с цветным телевизором и с книгами, сошедшими с фантастического ротационного пресса, однако оказалось, что средство это обладает необычайно могучей и несокрушимой силой. Эти тексты написаны теми, кому было что сказать. Когда я держу такой текст в руках, я знаю, во что обошелся он человеку, его написавшему и не ожидавшему гонорара, но пошедшему при этом на немалый риск».

Потрепанная бумага, грубый, неровный шрифт, типографские и грамматические ошибки, умноженные неоднократным копированием, лишь увеличивали притягательность и легитимность самиздата, хотя бы из-за того, что это был запретный плод. Могущество богемной потрепанности было столь велико, что лишало легитимности фальшивую официальную прессу: чем красивее выглядела книга, тем меньше ей верили. В семидесятых годах ходила байка: старой женщине, не знавшей, как заинтересовать внучку романом «Война и мир», из-за того, что книга выглядела «слишком официально», удалось в конце концов сделать это, когда она перепечатала текст на машинке на дешевой бумаге.

Как писал один аппаратчик в частном письме к другу,

Принудительная идеологическая диета настолько утомительна, что в наше время даже ортодоксальный советский бюрократ прочтет такие книги, если они попадут к нему в руки. А если бы «Архипелаг ГУЛАГ» был напечатан, много бы людей его купило? Большой ли потребовался тираж? Пять тысяч, десять или миллион? Страна, где царит цензура, на самом деле мостит дорогу целой армии благодарных читателей.

Само чтение самиздатской литературы считалось незаконным. На копирование коротких сочинений могло уйти несколько часов, что позволяло «выпускать» тысячи копий в неделю, копирование же объемных сочинений – романов и нехудожественной литературы – занимало больше времени. В результате нередко устраивались ночные «читальные посиделки», во время которых страницы переходили из рук в руки.

В Советском Союзе, даже в годы репрессий, подведших черту под хрущевской «оттепелью», а особенно в восточноевропейских странах-сателлитах, молодое поколение – студенты, которых наблюдал Таубман, – задавали «острые» вопросы, и поколения шестидесятых и семидесятых годов набирались сил у старой гвардии. Молодежь эта, возможно, росла с чувством вины за недостаток мужества, которым обладали диссиденты; постепенно они начали обхаживать своих соотечественников, участвующих в самиздате. Процесс реформ было не остановить.

В 1956 году «Новый мир» отказался публиковать роман Бориса Пастернака «Доктор Живаго», работу над которым автор начал почти сразу после Октябрьской революции. В 1957 году он сумел контрабандой вывезти текст из страны, роман перевели на многие языки, и он сделался бестселлером. Что же такого написал Пастернак о Советском Союзе, что большой русский писатель вынужден был опубликовать свою самую важную работу за рубежом, почему советские власти не разрешили ее издать? Если даже знаменитый Пастернак не смог опубликовать «Доктора Живаго» в Советском Союзе, то вряд ли начинающие писатели могли надеяться на контакт с аудиторией в привычном западному человеку формате общения. Власти пригрозили Пастернаку исключением из Союза писателей и в 1958 году заставили его отказаться от Нобелевской премии по литературе. Этот инцидент многое сказал о легитимности самого режима.

До 1960-х годов Пастернак, Солженицын и другие честные авторы пытались работать под эгидой Союза писателей СССР; когда же этот союз исключил из своих рядов Пастернака и Солженицына – первого в 1958-м, а второго в 1969 году – «исключение из рядов» стало среди советской литературной элиты чем-то вреде почетного знака.