Массовая культура. Теории и практики

В своем анализе мира повседневности А. Шеманов обращается к другой работе П. Бергера, посвященной социологическому анализу феномена религии (Шеманов: 117). Бергер выделяет сферу религиозного опыта как инаковую по отношению к повседневности. Это дает нам возможность выделить повседневность на основе ее отношения к „инаковости“, к „Другому“, который принадлежит области, отличной от повседневности. Это связано, по мнению А. Шеманова, предпринявшего в своей историко-философский анализ повседневности, с западным понимание субъектности. Субъект задан дистанцией от Другого и предполагает культивирование этой дистанции. Повседневность как пространство частной жизни рассматривается как рассеяние субъекта, как утрата самого себя.» таким образом, происходит противопоставление пространства повседневности и публичности, что и нашло выражение в отсутствии повседневности в академическом дискурсе на протяжении всей истории Западной культуры. Отмеченный нами повышенный интерес к повседневности в эпоху поздней современности может означать, с одной стороны, отказ от жесткого бинаризма, характерный для постсовременной культуры, с другой – изменение отношения повседневной культуры с Другим. Если Иное и его носитель – Другой – традиционно рассматривались как вытесненные из сферы повседневности, то сейчас, на наш взгляд, происходит процесс сужения сферы Другого, включения все большего числа элементов Иного в повседневную культуру, которая разделяет с областью популярного некую «всеядность» по отношению к культурным фрагментам, составляющим своего рода коллаж, где «свое», «обыденное» соседствует с разнообразными «Другими». Такой же эклектизм в конструировании культурного пространства, включающего маргинальные структуры, наблюдается и в масс медиа, особенно в телевидении, которое представляет географию дифференцированных культур и образов жизни как «поппурри интернационализма», включающего в себя целый ряд «малых» Италий, Гаван, Корей, а также «чайнатаунов», арабских кварталов, турецких зон, что покрывает дымкой реальную география через производство имиджей и реконструкций, костюмных драм, инсценированных этнических праздников и т. д. К этому состоянию вполне можно применить известное высказывание французского исследователя современной культуры Ж. – Ф. Лиотара, который в своей работе «Состояние постмодерна» писал: «Эклектизм – это нулевая степень общей культуры современности: мы слушаем рэгги, смотрим вестерн, едим пищу из Макдональда на ланч, и местную кухню на обед, душимся парижскими духами в Токио и одеваемся в стиле ретро в Гонконге». Культура повседневности становится сложным полем взаимодействия различных влияний, заимствований, инкорпораций, в которых понятие Другого растворяется или, во всяком случае, утрачивает четкие очертания. Столь известный исследователь современной культуры как Д. Харви рассматривает эту неоднородность культуры последних десятилетий через призму потребления продуктов питания, к которым можно применить определение Дж. Рабана – «эмпориум стилей», подчеркивающее связь потребляемых продуктов с жизненными стилями, характеризующимися ростом плюрализма. Потребляемая пища становится не только объединяющим элементом в поддержании идентичности группы, но и выходом ее в качестве символического артефакта в более широкое культурное пространство, где, приобретая популярность, она несет с собой частичку своего культурного кода. Этот процесс можно наблюдать как на уровне межкультурной коммуникации, так и в процессе взаимодействия этнических меньшинств с доминирующей культурой. «Кенийские бобы, калифорнийские авокадо, североафриканский картофель, канадские яблоки и чилийский виноград соседствуют на полках британского супермаркета. Разнообразие связано и с распространением различных кулинарных стилей, даже среди сравнительно бедных. Эти стили всегда перемещались вслед за потоками мигрантов перед тем, как медленно раствориться в городской культуре. Новые группы иммигрантов (вьетнамцы, корейцы, филиппинцы, жители Центральной Америки) в добавление к старым этническим группам японцев, китайцев, „чикано“, и ко всем европейским этническим группам, поняли, что их кулинарное наследие может быть оживлено для забавы и для прибыли» (Harvey: 300). В результате типичный крупный полиэтничный город, где значительная часть населения, принадлежит к этническим меньшинствам, действительно представляет собой «эмпориум кулинарных стилей», так же как и эмпориум товаров со всего мира. Интересно, что кулинарные стили приходят быстрее, чем потоки иммигрантов. С точки зрения процессов глобализации и информатизации, характерных для современного мира, эта тенденция вполне сравнима с образом мира, редуцированного к «набору имиджей на статичном телеэкране». Другим примером «растворения» этнической специфики в общекультурном пространстве может служить индустрия развлечений, которая выстраивает свой собственный мир Диснейленда, где этнические идентичности выступают в виде симулякры, потребляемой посетителями в качестве артефакта. Вплетение симулякра в повседневную жизнь сближает различные миры, представленные предметами потребления, в одном пространстве и времени. Но при этом утрачивается любой след происхождения, или социальных отношений, связанных с их производством.