Мне казалось, что все звёзды неба разом обрушились на меня – и не ягоды они уже, а ледяные иглы. Протыкают – и ни вздохнуть, ни крикнуть.
Выходит, он знал. С января по май… был рядом, слышал мой голос, глядел в глаза, шутил, ругался, помогал – и знал! Как только не раздавило его это знание? Хотелось ли ему наперекор слову сразиться со мною и с дядюшкой? Или смирился?
Он понял, о чём я.
Ничего я ему не сказал. Только смотрел в чуть посветлевшее небо, откуда внимательно наблюдали за нами звёзды. Которые тоже решили промолчать.
Глава 8
Пахло дымом, пшёнкой и жареным луком. В походном лагере, на который смотрели мы с вершины невысокого холма, назревал завтрак. Очень кстати случился здесь этот холмик – двести саженей до ближайшего ряда шатров, и вся человеческая суета видна как на ладони. Нам с Алёшкой заметно всё, а вот нас надёжно оберегает Круг Невнимания. Сейчас уж незачем скупиться на магию, сейчас если и предпримут что-то их сиятельства, то уж точно не про нашу честь.
До рассвета сидели мы с Алёшкой в ночном поле, вымокли от росы, наговорились, наслушались птичьих трелей и шорохов – но дядюшки так и не дождались. Видно, вкралась в замысел старого лиса какая-то помеха, и лишь потому все они – три тысячи копошащихся внизу – до сих пор живы.
– Может, у него всё-таки совесть проснулась? – предположил Алёшка. – Может, пожалел семёновцев твоих?
– Это вряд ли, – охладил я его надежды. – Дядя Яник от своего не отступится, и не знакома ему жалость. Надо будет – и меня раздавит, и тебя, и всех тверских Иных, невзирая на масть. А уж их-то, людишек, и подавно.
– Виктория Евгеньевна тоже не отступится, – проворчал Алёшка. – И коли уж явится сюда с «убедителем», то лучше места, чем этот холм, не найти. Всех отсюда видно, даже летать не надо. Как мыслишь, мы вдвоём её одолеем?
– С «чёрной стрелой» может получиться… – задумался я. – Хотя и то вилами по воде. Без неё же – никак.
– А придётся, – заявил Алёшка. – Её сиятельство – это тебе не его сиятельство. Убивать не дам. Понимаешь хоть, почему?
– И почему же? – Мне и впрямь стало любопытно. – Чем одно сиятельство лучше другого?
– Да потому что, коли твой дядюшка в Сумраке сгинет, по нему никто не прольёт слезы. Даже ты, единственный родич. Может, и поскорбишь чуток, но переживёшь, я тебя знаю. А вот коли Виктории Евгеньевны не станет – всё Журавино осиротеет. Не один Костя, а вся школа… их там, между прочим, триста пятнадцать душ!
– Значит, – догадался я, – ты потому и князя упокоил? Вовсе не из мести, а для пользы человечества?
– Ага, – признал он. – Слишком ядовитый крокодил, слишком опасный. Моя Дашка-то не первая у него была… и не последней бы оказалась. И раз уж нельзя его унять по закону, пришлось вот так… мухой.
– Ну а с графиней что думаешь делать? – напомнил я о главном. О том, что куда важнее князя, принявшего смерть от медведя своего.