Мастер

Часами мастер ходил по камере. Прошел до Сибири и обратно. По шесть-семь раз на дню читал тюремные правила. Иногда садился за шаткий стол. Он мог есть за этим столом, но что можно было еще за ним делать? Был бы у него карандаш и бумага, можно было бы что-то писать. Был бы нож, можно бы прутик строгать, но кто же даст ему нож? То и дело он дул себе на руки. Ведь можно с ума сойти от безделья. Ах, была бы у него книга! Как он читал, бывало, занимался у себя в комнате над конюшней в кирпичном заводе, за столом, который стесал своими руками! Однажды, едва Житняк, заглянув в глазок, его прикрыл, Яков поскорей сложил дрова у стены и взобрался на них, проверить, нельзя ли глянуть в окно на тюремный двор. Вдруг там арестанты гуляют. Может, тут еще знакомые его или их повыпускали? Но ему не удалось дотянуться руками до перекладины, и всего-то он и увидел что свинцовый лоскут неба.

5

Житняк, когда давал ему обрывки газет для подтирки, запрещал их читать, хоть кое-что Якову прочесть удавалось.

– Ты враг государства, должон понимать, – объяснял стражник через глазок. – Врагам, им читать запрещается.

Пустыми, бесконечными днями, чтоб немного забыть про свою беду, мастер вспоминал, что читал когда-то. Случаи из жизни Спинозы: евреи его прокляли в синагоге; убийца пытался прикончить его на улице за его идеи; жил он и умер в своей каморке в глуши, и он шлифовал линзы, чтоб заработать на хлеб, покуда не загубил себе легкие. Он умер молодым, Спиноза, нищим, гонимым, но он был самый свободный человек на свете. Он был свободен в своих мыслях, в своем понимании Необходимости, в самой своей философии. А мысли мастера ничуть ему не прибавляли свободы. Что его мысли? Да ничего его мысли. Он заперт в своей камере, он заперт в своей памяти, и все, что случалось с ним в жизни, все, что казалось свободой, получается, просто-напросто вело его к заточению. Необходимость освобождала Спинозу, а вот Якова она привела в тюрьму. Спиноза мыслил себя во вселенной, а бедные мысли Якова заперты в камере.

Но кто я такой, чтобы сравнивать?

Он пытался вспомнить биологию, ведь занимался же он биологией, вспоминал кое-что из истории, вспомнит и обдумывает. Говорят, Б-г явился в истории и приспособил ее для своих целей, пусть так, но к людям жалости он не имеет. Б-г просит о милости, бьет себя в грудь, но где она, его милость, нет ее, потому что жалости нет. Милость в молнии? Как ты можешь жалеть, если ты не человек? Жалость была сюрпризом для Б-гa. Не он ее выдумал. И еще вспоминал Яков рассказы Переца, и кое-что он читал в газетах Шолом-Алейхема, и кое-какие рассказы Чехова он по-русски читал. Он припоминал Писание, обрывки псалмов, которые читал по-еврейски на старом пергаменте. Он сам запах этих псалмов вспоминал, не только слова. И псалмы тихо выпевали в синагоге во славу Б-га и чтобы отогнать от штетла беду, но не очень-то они действовали. Яков их сам выпевал много раз, слышал, как выпевали другие, и теперь в уме всплывали стихи, куски – он даже не знал, что их помнит. Ни одного псалма он не мог восстановить в памяти от начала и до конца, и потому из обрывков, какие знал, он составил свой собственный псалом и повторял, повторял вслух, затверживал наизусть. Утром он пел свой псалом по-еврейски, а ночью, лежа в темноте на своем матрасе, пытался перевести на русский. Он знал: Кожин слушает, как он ночью читает.

Пусть враг преследует душу мою и настигнет…
Вот, нечестивый зачал неправду,
был чреват злобою и родил себе ложь;
рыл ров и выкопал его, и упал в яму, которую приготовил.

Утомлен я воздыханиями моими:
Каждую ночь омываю ложе мое,
Слезами моими омочаю постель мою.

Исчезли, как дым, дни мои,
И кости мои обожжены, как головня.
Сердце мое поражено и иссохло, как трава,
Так что я забываю есть хлеб мой.

Не внимай пустому слуху,
не давай руки твоей нечестивому.

Я забыт в сердцах, как мертвый;
я – как сосуд разбитый,
ибо слышу злоречие многих,
они сговариваются против меня,
умышляют исторгнуть душу мою.

Восстань, Г-споди, Б-же мой, вознеси руку Твою,
Не забудь угнетенных Твоих.

Рука Твоя найдет всех врагов Твоих.
Наклонил Он небеса и сошел,
– и мрак под ногами Его.