Мастер

Одетый лишь в расстёгнутую рубашку и серые трусы-боксеры, подчёркивающие его сильные ноги и выпирающую эрекцию, он сидел рядом на краю бассейна, поставив ноги на верхнюю ступеньку. Почему-то, кроме штанов, он больше ничего с себя не снял.

- Плачу тысячу долларов, если расскажешь о себе ещё что-нибудь.

Я плыла, лёжа на спине, наслаждаясь подогретой солёной водой.

- Что, например?

- Чего ты хочешь от жизни?

Очень многого! Первая фаза - искупление, вторая - исчезновение. В третьей фазе - законно сделать карьеру, завести друзей и общественную жизнь. Может, если я получу новую личность, все эти вещи станут возможными. Мировое господство являлось отдалённой фазой номер четыре.

Я вновь повернулась к нему лицом, пригладив волосы.

- Дом. Садик. Бегающая в саду собака. Кухня с кучей приправ, расположенных так, как я люблю.

- Очень высокие запросы, правда?

- Ха. - Ежечасно я желала освободиться от Эдварда.

- План не подразумевает мужчину?

Я никогда не искала отношений, поскольку была занята выживанием. К тому же, обжёгшись на молоке, я дула на воду. Но даже до того, как Эдвард явил своё истинное лицо, я уже была разочарована в мужчинах - и поражена собственным дурным вкусом в их отношении.

Любовь, которую, как мне казалось, я чувствовала, исчезла настолько бесследно, что я сомневалась, любила ли вообще.

Я подплыла к Севастьянову, сидящему на ступеньках.

- Любой мужчина в моей жизни должен будет полюбить мой дом. А собака должна будет полюбить этого мужчину. У меня будет очень разборчивая собака.

Он прыснул. О, как мне нравился этот звук.

- Убедительные условия.

- А ты? - спросила я.

- Когда-то мне нужна была только власть. Сейчас я уже не уверен. Мой политический срок подходит к концу, и продолжать я не собираюсь.

- Почему?

- Из-за этого мне приходится находиться в России дольше, чем мне бы хотелось.

- Тебе там не нравится?

- Зимой? Ненавижу, - ответил он, и его слова, казалось, отразили то, что было у него на душе. - Я мог бы остаться в Майями, покупая и перепродавая этот город. Мне здесь нравится.

Он собирается остаться, когда я должна уехать? Нечестно. Притормози, Кэт!

- Ты могла бы научить меня испанскому.

Ладно, сейчас он просто меня подкалывает.

- Конечно. Скажи cállate la boca.

Он повторил выражение.

- Что это значит?

- Заткнись.

- Ты учишь меня, как приказать тебе заткнуться?

- Por Dios, нет. Но ты должен понять, когда я скажу об этом тебе.

Он громко рассмеялся и притянул меня к себе, так что я оказалась между его согнутых ног.

- Мне нравится твоё чувство юмора, твоя игривость. Ты как kotyonok...

У бассейна неожиданно появился Василий, держа руку на кобуре.

Максим развернулся, загораживая меня, я переместилась ему за спину. Раздался новый взрыв смеха.

- Он просто не привык к тому, что я веселюсь, вот и примчался проверить.

- Он нас слышал? - прошептала я.

- Наверное, делал обход. Для Василия и его команды я снял два этажа внизу. Так что он приглядывает сразу за тремя уровнями.

- О. - небольшая армия криминальных субъектов - это, наверное, мило. Всё, на что я могла полагаться - это постоянные переезды, засов и молитва. - Тебе действительно необходимо столько охраны? Или это больше для антуража?

- Не думаю, что сейчас есть реальная угроза. Но демонстрация силы отпугивает недоброжелателей, так что дополнительные люди могут быть полезны. - Севастьянов произнёс что-то по-русски и Василий ушёл. - Вид оружия тебя беспокоит?

- Не знаю, - мой собственный опыт с оружием был кошмарным.

Желая узнать, какого туза Эдвард прячет в рукаве, я достала наградной пистолет отца - подарок кубинского правительства. Зарядила его, собираясь стрелять в потолок, чтобы привлечь внимание Эдварда, как обычно это происходит в кино. Ещё для храбрости я схватила мамины чётки.

И на исходе той ночи, вся покрытая кровью, спасалась бегством от безумца.

Я сглотнула. Выбрось это из головы, Кэт. Севастьянову я сказала:

- Должно быть, такая защита внушает уверенность... - я осеклась. Намочив ткань Максимовой рубашки, я смогла разглядеть следы на его спине. Не в силах остановиться, я медленно стянула рубашку с одного плеча.

Пробормотав что-то вроде:

- Придётся с этим смириться, - он сдёрнул её совсем.

Я ахнула. Всю спину от шеи до талии покрывали шрамы - наслаиваясь друг на друга, будто его секли - и секли часто. Что, чёрт возьми, с ним случилось? Кто мог сделать такое? Неудивительно, что он не выносит прикосновений!

Он встал и повернулся, расправив плечи, глаза горели опасным огнём.

- Спроси, что случилось, - прорычал он.

Я последняя в этом мире могла бы задать столь личный вопрос.

- Это не моё дело. - Порой мне хотелось придушить тех, кто совал нос в мою жизнь. - Если захочешь, то сам расскажешь, а я послушаю.

Он прищурился.

- Лишь несколько человек видели мою спину. Если узнаешь, что скрывается за этими шрамами, то сможешь продать историю таблоидам. Получить уйму денег.

Я закатила глаза.

- Теперь ты меня просто бесишь, pendejo.