Мастер Альба

Они встретились возле горы корзин и бочонков, и она в первый миг отказалась поверить, что всё это – их собственные запасы. И, честно сказать, было отчего не поверить: они даже не поместились в лодке, и Португальцу пришлось возвращаться ещё раз.

Абигаль, с сияющим лицом, хваталась то за одно, то за другое, выстраивала вдоль стен бочонки и расставляла на лавках корзины.

– Возьмись-ка сначала за это, – с улыбкой сказал Португалец, протягивая ей накрытый холстиной неплотного плетения короб.

Там, внутри, что-то пошевелилось! Абигаль откинула холст – и вскрикнула. В коробке сидели и смотрели на неё внимательными глазками-бусинками четыре, с рыжими пёрышками, курицы.

– Живые! – воскликнула Абигаль. 

Под смех мужчин она унесла короб в деревянную половину дома и там выпустила рыжих птиц, закрыв положенной набок лавкой низ дверного проёма.

– Можно, они там поживут? – спросила она у счастливого мужа. – Здесь мы толчёмся, да бочки всякие… Где же у нас было пшено? Дать им скорее…

И пролетела сладкая, снежная, сытая зима. Весной, в мае, Абигаль родила первую дочку.

Достаток и душевный покой принесла в маленькую семью богатая рыбой протока. Но никто и подумать не мог, что главный подарок для них был ещё впереди.

Он объявился, когда начали плодоносить яблони. Урожаи были такие могучие, что яблочные холмы накрывали собой все свободные от кустов поляны на острове. Невозможно было столько яблок вывезти в одной лодке, чтобы продать. И Абигаль, попросив мужа купить ей котёл, взялась делать сидр. И сидр получился у неё – как и всё, за что она бралась своими маленькими руками, – прекрасным: крепким, прозрачным, со вкусом глубоким и бархатным. Португалец повёз продавать и его, но оказалось, что больше возить не придётся: монахи купили бочонок, и как-то его довелось отведать аббату. В тот же день монастырь предложил Португальцу весь сидр, какой только выбродит, привозить в его продовольственные подвалы. И платили за это яблочное вино с длинного острова – как и за всё безупречное – не скупясь.

Появилось у молодого хозяина много свободного времени. И следующим летом он решил одну маленькую проблему, несколько досаждавшую ему на его острове. Камни! Очищая ближние к дому поляны, он уносил камни к дальнему краю, и однажды, сбросив очередной в выросший холм, он постоял, подумал о чём-то – и вдруг улыбнулся. Опять выкопали яму, и опять варили клей из рыбы. Потом возвели большое каменное строение, из двух половин – одно поменьше, другое побольше. В большом устроили высокий настил из длинных и тонких древесных стволов.

– Это зачем? – спросила, прижимая к груди маленькую дочку, Абигаль.

– Это для сена, – пояснил Португалец.

– Какого сена?

– Которое мы будем заготавливать на зиму и здесь хранить.

– Для чего же нам сено?

– Для коровы.

– Коровы?!

– Иди-ка сюда…

Он взял её под локоть и привёл во вторую, меньшую половину. (А она была отделена от большой маленьким коридором, в котором поднималась начальная кладка узкой печи и стояли лавка и стол.)

– Вот здесь, – сказал Португалец, – будет жить наша корова.

– Откуда корова?

– Откуда – понятно. Куплю на ярмарке.

И следующей осенью на острове появилась новая живая душа: белая, в рыжих пятнах, ласковая корова.

– Прекрасно, – вслух рассуждал гостивший у них по воскресеньям Ганс. – Камня хватило и на коровник, и на ограду. И остров очистили! Теперь бы кусты извести, и можно прямо здесь травяной луг засеять. Ведь и сад, и ваши грядки, и коровник занимают лишь четверть острова. А место ровное, плоское. Как удобно будет косить! Я маленьким любил гулять по сохнущим травам. Запах свежего сена – самое радостное, что было для меня в детстве…

– Можно, – важно кивал Португалец. – Луг на острове – нужное дело. А пока траву буду с болота носить. Тоже недалеко…

И уже через год сразу за садом вытянулся ровный луг. И снова добавилось жильцов: примчались откуда-то две огненно-рыжие белки и устроили гнездо на разросшихся, с орехами, соснах. А когда Абигаль родила вторую дочку, к ним на остров, переплыв протоку, притопал фыркающий и деловитый ёж, оказавшийся впоследствии толстой ежихой, которая вскоре бегала по поднимающемуся между соснами подлеску в сопровождении крохотных серых ежат. Эта колючая семейка часто забиралась в огород (прекрасный огород был у Абигаль: в хозяйстве имелась корова, а значит – много навоза), но ежат оттуда не выгоняли: они были так трогательны и забавны, что всегда вызывали улыбку.

Однажды осенью Абигаль, Португалец и три их белоголовые девочки (одна другой меньше) отправились на болото – собирать сладкую клюкву. Они переходили от поляны к поляне, и Абигаль, усадив послушных и тихих дочек на новом месте, оставляла их на попечение обросшего густой бородой Португальца, а сама, прижимая к груди корзину, перебиралась, бредя по воде, от кочки к кочке, которые были как будто обрызганы красным. Вдруг Португалец увидел, что она поспешно, рассыпая ягоды из корзинки, возвращается. Он вскочил.

– Там, – Абигаль часто дышала, – на кочке, лежит… человек…