Мастер Альба

– Ну и если быть до конца откровенной, – проговорила, всё больше краснея, Адония, – то из еды мне тоже ничего не оставили… Как и денег…

– Жареная индейка вас устроит? – торопливо спросил Генрих, тоном заговорщицки-дружеским. – Хлеб, поджаренные колбаски и немножко вина?

– Ах, Генрих!! – воскликнула, прижав руки к груди, с выражением бесконечной признательности на лице, юная девушка, и глаза её наполнились (невыкатившимися, впрочем) слезами.

– Дорогая Адония! У вас тут так сыро и холодно, а у меня есть камин… Его затопят сейчас. Примите искреннюю помощь благородного человека – согласитесь перейти на полчаса ко мне в номер – и сможете и покушать и обогреться! Вы можете всецело мне доверять! Я родом из…

– Я верю вам! – горячо воскликнула девушка, на летучий крохотный миг прикоснувшись пальчиками к его руке. Она опять в смущении опустила глаза, потом вскинула их – и добавила: – Но можно ли сделать так, чтобы никто не увидел, что я пошла к вам?

– Всенепременно устроим! Вы подождёте минут десять – пятнадцать? Мой Джек растопит камин, и я ушлю его вниз, к лошадям. Потом я постучу в вашу дверь – два раза, вот так, – и пойду и раскрою свою, а вы снимете туфельки и быстро ко мне пробежите. Ручаюсь, это будет неслышно, незаметно и быстро! Итак?..

– Я вас жду! – Она подарила ему полный благодарности взгляд глаз детских, синих, покорных.

Нарочито, как опытный в жизненных делах человек, Генрих прислушался к тому, что происходило за дверью, важно кивнул – и выскользнул в коридор, торопливо прикрыв за собой дверь. Затем, насвистывая, прошёл к себе в номер.

– Джек, – сказал он, когда заплясал в камине огонь. – Иди спать вниз, к лошадям. Мне нужно побыть в одиночестве.

– Но, мистер Генрих… А если эти вернутся?

– Пустое. В трактире куча народу, и запоры надёжные. Я буду писать стихи, и мне требовательно одиночество. Ступай!

Он отломил у индейки ногу и крыло, добавил колбасок и бутылку вина, отдал всё это Джеку и выпроводил его за дверь. Дождавшись, когда звуки его шагов затихнут внизу, он прокрался к заветной двери и условленно стукнул. Затем быстро вернулся к себе и встал в проёме, глядя вдоль коридора. Всего пара секунд – и вот уже белая, шуршащая тканью фигурка летит, едва касаясь ножками пола, и вот пронеслась мимо, почти вплотную, мазнув лицо его тонким томительным запахом и прикосновеньем волос. Генрих, зажмурив на миг глаза от кольнувшей его странной сладкой истомы, затворил дверь и клацнул засовом.

– О нет! – воскликнула Адония вполголоса, вытягивая к нему руку. – Только не запирайте! Так мне будет спокойнее!

Генрих, торопливо кивая, вернул на место засов и отошёл от двери. Адония обернулась – и простонала:

– Камин! Тепло! Какое блаженство!

Она протянула Генриху туфельки, которые держала в руках, и, сев в плетёное лёгкое кресло, вытянула ноги к огню.

– Какое блаженство! – повторила она, повернув счастливое ясное личико к куртуазному покровителю. – Давайте немного здесь посидим, мистер Генрих, а кушать станем уж после!

Молодой дворянин, и почти офицер, стоял в отдалении, прижимал к груди, словно сокровище, пару туфель и едва не плакал от счастья.

– Мисс Адония, – проговорил он дрожащим голосом. – Если б вы знали, как вы прекрасны! Если б вы знали…

Вьюн привёл спутников к реке. Въехав в заросли, слезли с лошадей, привязали к деревьям.

– Отсюда – двести ярдов, – сообщил пролаза и двинулся бесшумным медленным шагом, показывая направление.

Прошли вдоль берега, скрываясь в зарослях. Скоро отчётливо потянуло дымком и послышались голоса.

“Здесь”.

Вышли, уже не скрываясь, на берег. Четверо морских ловцов рыбы повернули в их стороны лица, украшенные свежими синяками и ссадинами. Двое пришедших молча взмахнули руками – сильно, заученно. Свистнули метательные ножи. Двое моряков тяжело упали на истоптанный мокрый песок. Самый высокий из пришедших выпустил в ладонь прятавшийся в рукаве короткий боевой шестопёр, ударил одного из оставшихся моряков по колену. Тот охнул и сел. Его товарищ, очнувшись от секундного оцепенения, бросился бежать.

– Их-ха! – выдохнул Вьюн, радостно вскидываясь в погоню.

Двое его спутников даже не посмотрели в их сторону: были уверены, что догонит. Высокий склонился над лежащими, нанёс шестопёром несколько сильных ударов. Его спутник сбросил короткий плащ. Под ним оказалась затейливая кожаная портупея, в которой спереди были закреплены ножны и плоская сумочка, а сзади, на спине – две лопаты. Одна – лезвием вверх, закрывая левую лопатку, вторая – лезвием вниз, на правой почке. Достав умело подогнанный к телу инструмент, владелец портупеи бросил его на песок перед сидящим, держащимся за колено матросом. Тот, хорошо понимая происходящее, спокойно взглянул. Недлинные кленовые черенки – точёные на станке, с идеально прямыми волокнами древесины. Сами лезвия лопат – с синеватым отливом, острые, кованные из оружейной стали. “Сколько же может стоить такая лопата?”

– Бери одну, – сказал высокий, – и иди за мной.

– Вьюн возвращается, Филипп! – сообщил ему носитель лопат.

– Хорошо. Быстро догнал.