Мастер Баллантрэ

Читатель, наверно, помнит, что я ногой толкнул мастера Баллантрэ в то время, как мы ехали с ним по морю, в надежде, что он свалится с корабля и потонет, и что я молил Бога о том, чтобы Он дал мне утонуть вместе с врагом милорда. Правда, было время, когда я чувствовал к мастеру Баллантрэ нечто вроде симпатии, но это продолжалось недолго, и я сам бранил себя впоследствии за свою слабость и за отсутствие энергии. Преобладающее же чувство к нему было во всяком случае ненависть. Мне приходила даже в голову мысль, не решиться ли мне на преступление и не постараться ли мне избавить милорда от его врага, взяв на совесть великий грех. Но как только мысль эта приходила мне в голову, я отгонял ее, так как боялся, что в этом преступлении заподозрят милорда и я таким образом совершенно помимо своей воли запятнаю его имя. И только эта боязнь удерживала меня от энергичных действий с целью положить конец всем интригам мастера Баллантрэ.

Мы все не выезжали из Альбани. Милорд стал снова часто и надолго выходить из дому. Он из Нью-Йорка привез несколько рекомендательных писем от нью-йоркских вельмож к альбанским знатным лицам и целые дни проводил у них. К сожалению, я должен сказать, что милорд вел образ жизни отнюдь не похвальный. Он возвращался из гостей очень поздно и почти всегда пьяный. Мне он по-прежнему изо дня в день задавал бесконечные работы, которые не имели никакого смысла. Я работал вроде Пенелопы: то, что я накануне писал, я на следующий день вычеркивал, и так это продолжалось изо дня в день. Я никогда не отказывался исполнять желания моего патрона, хотя время от времени и давал ему понять, что я замечаю его хитрость, и, весело улыбаясь ему в лицо, говорил:

— Вы задаете мне оригинальные работы, милорд; прежде вы заставляли меня делать то, что было необходимо, а теперь вы заставляете меня из песка веревки вить.

Он взглянул на меня веселым взглядом, затем отвернулся и стал шевелить губами, но ничего мне не ответил.

— Ну, хорошо, хорошо, милорд, — продолжал я, — я исполню ваше желание с величайшим удовольствием и четвертый раз перепишу эту бумагу, но завтра будьте уж так добры выдумать другую работу для меня: мне она уж по горло надоела.

— Вы сами не знаете, что вы болтаете, — сказал милорд, надевая шляпу и поворачиваясь ко мне спиной. — Я удивляюсь, вы меня любите, вы мой друг, а между тем вы раздражаете меня вашими глупыми выходками. Да, я даже удивляюсь, как вам не стыдно раздражать меня, когда вам известно, что я несчастный человек, который в продолжение всей своей жизни терпит лишь одни неудачи. И все раздражают меня, все причиняют мне лишь одни неприятности. Против меня устроили заговор, положительно заговор. Да, весь свет, весь свет ополчился против меня! — закричал он.

— Если бы я был на вашем месте, то я не болтал бы такого вздора, — сказал я, — а облил бы себе лучше голову холодной водой. Вы говорите пустяки, потому что в прошедшую ночь вы выпили больше, чем следовало.

— Вот что вы выдумали! — ответил он таким тоном, как будто он чрезвычайно интересуется тем, что я ему сказал. — Вы навели меня на хорошую мысль. До сих пор я никогда еще не пробовал напиться. Надо попробовать это сделать.

— А я скажу вам, милорд, что от души желал бы, чтобы вернулись снова те дни, когда вы этого не пробовали, — сказал я, — и скажу вам откровенно, что если вы будете продолжать пить так много, как вы пьете, то вы окончательно расстроите ваше здоровье.

— По моему мнению, я вовсе не имею вид человека, злоупотребляющего спиртными напитками, — сказал он. — Но если вы, Маккеллар, находите, что я слишком много пью, то я буду еще осторожнее.

— Да, я бы попросил вас об этом, — сказал я. — Не забудьте, что вы отец мистера Александра, старайтесь вести такой образ жизни, чтобы сын ваш не имел случая упрекнуть вас в чем-нибудь дурном.

— Однако, Маккеллар, какой у вас злой язык, — ответил милорд. — И такого злого человека я столько лет терпел около себя. А знаете что: если вы ничего более умного не придумали, то мне лучше удалиться. Ведь вы, наверно, ничего более умного и впредь не придумаете? — спросил он шутливым, детски-наивным тоном, который он иногда употреблял.

— Нет, милорд, я ничего более умного не знаю, — ответил я довольно сухо.

— В таком случае я уйду? — спросил он снова, поглядывая на меня и играя шляпой, которую он снял. — Вы не дадите никаких поручений? Нет? Я отправлюсь теперь к сэру Вильяму Джонсону, но я буду теперь осторожен и уж ни за что не напьюсь. — Он с минуту помолчал, а затем, улыбаясь, сказал: — А знаете что, Маккеллар, я теперь часто вспоминаю об одной местности… в Шотландии… где я родился… там посреди густого леса протекает ручеек… я на берегу этого ручейка часто сиживал и удил там рыбу, и когда мне удавалось поймать много рыб, бывал счастлив, о, как счастлив! Не знаю, Маккеллар, почему я теперь никогда не бываю счастлив?

— Милорд, — ответил я, — если бы вы меньше пили, то вы, наверно, чувствовали бы себя счастливее. Вино плохой утешитель, могу вас уверить.