Напряжение росло, как и число сусликов. В нашу сторону нехорошо поглядывали: Килька нервно теребила пальцами перо на кончике торчащей из колчана стрелы; насупившийся барсук гладил бороду; орчанка с лёгкой ухмылкой ждала, как я поступлю.
– Да бросим их! До переправы всего два часа быстрой езды! Пока суслики будут грызть косточки, успеем, а там они в воду не пойдут! Они никогда не идут, пока на этом берегу все не сожрут до голого камня!
– К чёрту! – выругался я и защёлкнул кобуру. – Горите коротким замыканием и синим пламенем! Мы сами справимся! Валите! Спасайте шкуры! Сталкерёныши, блин. Не привыкать всё одному делать.
– Поехали. Хорошо, что парень сам всё понял, – пробасил Мухомор и пришпорил коня, намереваясь обогнать фургон.
Я поглядел ему в спину, хотя с удовольствием бы выстрелил и плюнул на труп. Внутри возникло столько обиды и злобы, что хоть аккумулятор от неё заряжай.
– Дурак ты, – протянул Самогоныч и поднял над головой руку растопыренными пальцами. – Я остаюсь. Никто не знает, чем жизнь обернётся, а помощь странствующего электрика ещё может понадобиться. Кто со мной?
– Я! – неожиданно присоединилась к голосованию Килька. – Он брат нашего друга.
– Слышь, длинноухая, – закричал Мухомор, остановив и развернув коня, – то, что ты хранишь в сердце драгоценный камушек с именем того отморозка, ещё не даёт права решать за остальных!
Килька выругалась на своём, а гном снова огрызнулся:
– Думаешь, никто не видит, как ты сохнешь по его брату?
– Замолчи, – процедила сквозь зубы лесная эльфийка.
В разговор вмешался Дед-барсук:
– Я останусь. Назло этому медному червяку.
Гном прекратил гладить полосатую бороду и поднял руку.
– Пескожор! – прорычал Мухомор и глянул на Куню. – Ты со мной?
– Не, – расплылась в улыбке орчанка, – здесь веселее будет, чем у переправы. И шкурок набью.
В это время полог отодвинулся, и из фургона высунулась измученная и осунувшаяся Киса. Она держалась одной рукой за край, а второй придерживала одеяло, в которое была закутана. Усталые глаза вяло устелились на красного, как его прозвище, гнома.
– В навозную шахту вас! – пуще прежнего заорал Мухомор. – Я тогда сам их прикончу!
– Не смей! – привстал в стременах Самогоныч, но гном уже достал револьвер и нажал спусковой крючок.
Все затаили дыхание, но выстрела не произошло.
Мухомор выругался и нажал ещё раз. Однако даже щелчка не прозвучало.
– Хватит! – прокричал Самогоныч, подъехал к своему товарищу и выхватил оружие из его рук. – Идиот!
– Пустая порода вместо мозгов, – усмехнулся приблизившийся к ним дед-барсук.
– Да даже мозгов нет. Дупло. И белки насрали, – добавила Килька и пояснила: – Обе ар Кисан дотянулись до ветви силы. Они и не дали бы выстрелить. Хорошо хоть кадык чарами не выдрали. А ты даже не спросил про их магию.
Мухомор от возмущения пошёл пятнами на лице, как одноимённый гриб.
Ухмыльнувшийся Самогоныч перехватил конфискованный револьвер за ствол и несильно стукнул рукояткой по лбу гнома.
– Ты проголосовал против. Свободен. Держать не стану.
– Камень вам в голову! Я сам поеду! – прорычал Мухомор и пришпорил коня.
Я выдохнул и молча проводил удаляющегося гнома взглядом. Внутри всё колотилось, и поджилки тряслись. Не от страха, а от выплеснутого адреналина.
– Почему? – наконец, спросил я у старшого.
– Почему не уехали? – улыбнулся тот. – Не место среди искателей тому, кто боится сложностей. Ведь всё не так уж плохо.
Самогоныч сунул руку за пазуху и достал оттуда склянку с толстыми стенками.
– Я сейчас… – начал он и обернулся, но недоговорив, скривил губы и замолчал. – А вот это уже плохо, – пробормотал он, привстал в стременах и стал оглядывать окрестности.
Я тоже шмыгнул носом, потому как преследовавшие нас суслики исчезли, словно кто-то их спугнул.
Рядом смачно выругалась орчанка.
– Живее! – вдруг закричал Самогоныч. – Дед, на козлы, я твоего коняку подхвачу!
– Может, я? – переспросил я, тоже вглядываясь в лес и поля, хотя ничего не видел.
– Нет! Дед слепой от старости. Но у него твёрдая рука. А ты, как стрелок, сейчас важнее.
Гном-барсук спрыгнул со своего тяжеловоза и на ходу прыгнул в фургон, где сразу подвинул в сторону опешившую Рину и откуда-то достал хлыст.
Раздался подобный выстрелу удар бича над головами коней и фургон начал набирать ход, громыхая на булыжниках, гальке и кусках старого асфальта колёсами.
– Живее, пустая порода! – хрипло заголосил барсук. Послышался испуганный визг Рины, которая явно не привыкла к такой быстрой езде. – Держись, остроухая! – подбодрил Дед эльфийку.
Я тоже пришпорил Гнедыша. Около получаса ничего не происходило. А потом раздался крик Куни:
– Слева!
Все вытянули шеи, а там началось движение. Из леса, словно спасаясь от пожара, выбегали звери и птицы. И простые и мутанты. Волки вперемежку с синими псами и лисицами. Олени, кабаны с поросятами и молодой бронеед. Даже несколько глухарей-мутантов, каждый из которых весил около полутонны. Лесные обитатели спешно двигались в сторону дороги.
– Стой! – закричал Самогоныч. Он швырнул ту самую склянку в траву на обочине, прицелился из револьвера и выстрелил. Промахнулся. – А-а-а, чёрт. Куня!