Алик какое-то время сидел на скамейке и переваривал услышанное. Перед глазами так и стояла одна и та же картина: мотылек, который превращается в дракончика.
— Александр? — спросили у него за спиной. — Александр Фат? Не возражаешь, если присяду рядом?
Лысый говорил вообще без акцента.
— Вы тоже чародей, — догадался Алик.
— Я — колдун.
— А, ну да. И как там в Т’хлакке? Армии ждут?
— Ждут только тебя, о избранный. Ибо сказано: «В роковой час выберет избранный одну из сторон, и выбор этот будет решающим! Ибо будет избранный умен и могуч, твердою рукою поведет он державу нашу к победе, искусный в интригах, беспощадный на полях сражений, мудрый и…» — Он осекся. Изменился в лице; Алик и не знал, что смуглокожие могут
— Совсем ничего? — тихо спросил лысый.
— Нет, ну вообще-то…
Лысый провел рукой по лицу, откинулся на скамейку. Молчал минуты три.
— Спасибо, — сказал наконец. — Спасибо. За это я награжу тебя, седьмой сын седьмого сына, — он проделал в воздухе какие-то движения. Ничего не изменилось. Совсем ничего. — Иди на кафедру, — сказал лысый, — культуролог поставит тебе зачет.
Он поднялся и зашагал в сторону дальних новостроек походкой человека, который только что похоронил сразу всех родных.
— За что? — выдавил наконец Алик. — За что «спасибо»?
Лысый обернулся, рассеянно на него взглянул.
— За то, что признался сразу.
Начал падать снег — на дорожку перед домом, на сумку, на Алика, на скамейку, которая уже успела пустить несколько зеленых ростков.
— Ну хоть культуролога, — сказал сам себе Алик. Замерзшими пальцами подхватил сумку и потащился на остановку. Жизнь налаживалась!..
…если не считать мотылька офигенных размеров, который так и стоял у него перед глазами — точнее, не стоял, а летел, махал крыльями, блестел на солнце и превращался, превращался, превращался, зар-раза, в пыхающего огнем дракончика.
Часы с боем
— И не забудь поздравить Надюху, слышишь?
— Угу. — Виталий в последний раз проверил, на месте ли билеты и загранпаспорт, выглянул в окно: такси уже стояло у подъезда.
— У нее двенадцатого, я тебе накануне перезвоню, напомню.
— Как будто я про день рожденья собственной дочери могу забыть! — обиделся он.
— А в прошлый раз?.. Ладно, давай посидим на дорожку. — Танюша примостилась на краешек чемодана, цапнула со стола список «Витальке собрать» и пробежала глазами: всё ли положили?
Он сел рядом, мягко отобрал листок и поцеловал жену.
— Ну всё, иди, — Танюша поправила ему галстук и, взглянув на часы, вскочила: — Елки зеленые, самолет же через полтора часа! А тебе до аэропорта ехать минут двадцать, не меньше! Учти, опоздаешь — обратно не пущу, — и что-то там еще схохмила насчет любовников, которым назначено сегодня на вечер.
Виталий рассеянно отшутился: мыслями он был уже в небе. А когда в конце концов действительно взлетели, только и ощутил, что легкую усталость: «Ну наконец-то». В Нью-Йорке его ждало несколько насыщенных дней: как всегда, когда приходилось лететь по делам фирмы.
Перекусив, Виталий подремал с часок — но некрепко, вполглаза: обычно ему плохо спалось в самолетах. Наверное, какая-нибудь подсознательная фобия. Сейчас что ни день, взрывают или взрываются, — поспишь тут…
Чтобы чем-то себя занять, Виталий полистал журнал, какие обычно кладут всем пассажирам, но ничего интересного не нашел, разве только статью про культ вуду, да и та оказалась невероятно унылой. Словно писавший сам не верил во все эти лоа и мамбо, но старался убедить в их существовании читателя.
— Бред! — вполголоса пробормотал Виталий, закрывая журнал.
— И безвкусица, — неожиданно поддержал его сосед справа.
За все время полета они не обменялись и парой фраз, кроме дежурных «Здравствуйте». Виталий сперва не был расположен к болтовне, потом, проснувшись и приглядевшись к соседу, решил, что незнакомец тоже не из разговорчивых.