Мастер дороги

– В конце концов, – сказала Настя, – это ведь не навсегда, правда?

– Конечно, не навсегда.

Он посмотрел на небо, затянутое паутиной проводов-душеловов. Там, снаружи, плыл серебристый самолетик. Наверное, в далекие и солнечные страны, туда, где всегда мир и любовь и все счастливы. В детство.

Часть четвертая

Весь вечер Сашка не выходил из комнаты. Проинспектировал все книжные полки, многочисленные свои банки из-под кофе и чая, коробки; вытряхнул на пол содержимое всех ящиков стола.

Без толку.

Он прикидывал, как бы половчее спросить у родителей, может, они где видели, – не выдавая при этом, собственно, предмета поисков. Но это было бы глупо, глупо и подозрительно.

– Уборку затеял? – спросила мама, заглядывая, чтобы позвать его к столу. – Давно пора.

Сашка кивнул, безнадежно ковыряясь в очередной коробке.

– Сына, а ты ночью не слышал – кто-то музыку включал? То ли во дворе, то ли этажом выше.

– Не. Громко?

– Да чуть слышно. Но знаешь, такая… мелодия все время повторяется, очень бодрая, навязчивая. Заснуть невозможно.

– И часто? – спросил он, стараясь, чтобы голос звучал так же безразлично.

– Да уже около недели, не меньше.

– Я, если замечу, скажу. Наверное, соседи радио на ночь не выключают.

– Наверное… Ты иди кушать, потом закончишь. У нас для тебя есть новость.

Сашка почему-то подумал, что ничего хорошего ждать не приходится.

Отец сегодня и куховарил, и хозяйничал за столом. Суп с грибами и биточки удались, и папа буквально сиял от гордости. Маму к плите он не подпускал, она сидела, наблюдая за ним с легкой лукавой улыбкой.

– Ну, приятного всем аппетита!

– А новость, па?

– Ах, новость! – он хлопнул себя по лбу, подмигнул. – Да, ты прав, мы едва не забыли. Новость у нас, сына, такая: к середине осени у тебя будет сестричка.

– Здорово!.. – медленно и осторожно сказал Сашка. – Правда, здорово. Поздравляю!

– Кажется, мы тебя слегка огорошили. – Отец похлопал его по плечу. – Ну, свыкайся с мыслью. И предлагаю обсудить, как мы твою сестричку назовем.

У Сашки хватило духу сделать вид, что все в порядке. Огорошен, но не огорчен. Он даже из-за стола встал последним и к себе ушел не сразу.

Еще час Сашка разгребал завалы, уже скорее по инерции. Когда решил идти спать, случайно нашел пропажу. Ножик лежал под упавшими папками, наверное, закатился туда, когда Сашка вытряхивал содержимое очередного ящика.

Сейчас почему-то отчетливо увидел, что ножику уже много лет. Резные накладки из слоновой кости пожелтели, узор местами стерся. Но лезвие выдвигалось все так же ловко и было по-прежнему острым.

Сашка наскоро прибрал в комнате, почистил зубы и, выключив свет, лег в постель. Ждать, пока все уснут.

Было слышно, как ходят по гостиной и тихо переговариваются родители. Потом свет погас, клацнула дверь спальни. Он лежал и сперва считал до ста, потом – мысленно читал дедовы стихи. На пятом решил, что времени прошло достаточно.

В гостиной было тихо и темно, как и во всем доме; только свет от фонаря падал косой неровной линией да светились янтарными огоньками кнопки телевизора с видиком.

Сашка подошел, крадучись. Босые ноги неслышно скользили по ковру.

Шарики висели все там же, под иконой Искупителя. Он встал перед ними, протянул руку с ножом…

***

Ты ведь не против, деда? Знаю, ты хотел бы, чтоб все… по-другому, но… Честно, я бы и сам хотел. Только времени не осталось. Папа готов отдать тебя в душницу, мама согласна… пока согласна. Вот только она уже может тебя слышать, я не знаю почему, но догадываюсь: ей помогает сестричка.

Если мама поймет, что это ты поешь…

Деда, я видел маму Курдина. Я не хочу, чтобы – так.

Помнишь, ты писал в «Горном эхе»: «Мертвые к мертвым, живые – живым»? Ну вот… вот.

Не спрашивай, почему я это делаю, ради кого. Сам не знаю: для мамы, для тебя, для себя, для сестрички… Просто делаю, потому что так надо, так правильно.

По-другому нельзя.

Твой приемный сын – выходит, мой приемный дядя?!. – не мог. Он понимал лучше, чем я, но у него долг, обязанности.

Я все сделаю как надо. Постараюсь, честно. Я – скоро…

Ты, главное, потерпи, не пой. Видишь, вот он. Тот самый, которым ты тогда резал торт после премьеры спектакля. Я читал в дневниках Курдина… в смысле, его деда; точно – тот самый. И про то, как это было, – читал.

На сцене, при всех… Наверное, сильно он тогда твою поэму перекурочил, да? Я бы тоже, наверное, так же бы поступил, правда.

Глупо как: когда-то я думал, ты на меня обиделся и поэтому молчишь, я думал, это как-то связано: то, что с тобой случилось, и то, что я понес его в школу.

Мне будет жалко, правда. Но… По-другому не получится, деда.

Я бы хотел поговорить с тобой, хотя бы разок. Спросить, шепнул ли ты тогда что-то Рукопяту. Рассказать… да про кучу разных вещей, все не перечислить. Главное: сказать тебе, что я тебя…

***

Вспыхнул яркий свет.

– Сашка! Ты что это?!. Ты!.. Ах ты Господи, отойди оттуда! Сейчас же! И убери нож!

– Мам, я…

– Отойди, я сказала!

На пороге спальни появился взъерошенный отец:

– Что тут?.. Сашка, сдурел, что ли?! А ты чего шумишь?..

– У него нож!

– Закрытый, посмотри сама.