Мастер дымных колец

Другое дело - мысли. Здесь один злобный порядок, здесь все идет в одну дурацкую точку, из которой может выйти лишь одно - тоскливое белужье завывание. Имярек останавливается возле государственной машины и, качнувшись в обе стороны, валится на ее рычаги. Но странное дело, вместо обычного веселого позвякивания раздается глухой человеческий стон. Белуга, неужели опять? - мелькает в воспаленном государственном мозгу. И он опять бежит прочь по бесконечному желтому песку, прочь от проклятой точки, дальше, дальше, вдоль извилистой береговой линии. Где-то же она кончается? Нигде. "Жизнь не проходит", - шепчет он страшные слова и зачем-то опять дергает за рычаги.

На шум появляется Бошка. В гриме, в парике, с тщательно зачесанной назад шевелюрой, скрывающей любой повод к подозрению. Он приподнимает вздрагивающее тело, перебрасывает левую руку больного через шею и тащит к дивану.

- Ничего, ничего, щас пройдет. Ишь, проклятая, привязалась. Ну, ну, не плачь... Глянь, - останавливается у картины. - Вишь, какой бодренький раньше был, топ-топ, вышагивал. Хозяин! Давай, давай и теперь, полегоньку, ножками. Вот, отлично, шаг вперед, два назад, - Имярек еле переставляет заплетающиеся ноги. - Ничего, ты мне помог, а я тебе пособлю. Вместе спасемся.

- Что там? - укладываясь, Имярек шевелит пальцем в сторону пульта.

- Где?

- Там, - кряхтит Имярек. - Там человек?

- А, чепуха. Не бери в голову, уважаемый.

- Че-пу-ха, - растягивает Имярек и как бы невзначай трогает бошкин затылок.

Палец мягко продавливает парик, как будто под его рукой не череп дряхлого старика, а головка новорожденного младенца. Кажется, дыра стала еще больше.

- Давно это у тебя? - уже с дивана спрашивает человек с белужьими симптомами.

- Что - это? - глухо переспрашивает Бошка.

- Холодное место.

- Ты, право, как ребенок, ручонками шевелишь: папочка, папочка, да что это, да что то, волнуешься природным явлениям, - Бошка наклоняется поправить диванный валик. - Не радуйся, ты тут ни при чем. Да и как бы ты смог нанести мне повреждение, если нам уже никогда не развязаться? Да, да, теперь уж окончательно: либо вместе помирать... - Бошка замирает. Слово-то какое неприятное - помирать. Либо...

- Умереть хорошо, - мечтательно заявляет лежащее тело, и уже чуть ли не жалобно: - Почему ты меня не убьешь? А?

- "Почему ты меня не убьешь?", - спросила голова у правой руки.

Имярек поднимает страдальческие глаза, собирается возразить, но вдруг спохватывается.

- Давай тогда вместе умрем. Одновременно. И тебе легче будет. Что мертвому телу дыра в башке, если и так холодно? Ведь это же одно мучение так жить, с отверстием.

- Да, уж это не жизнь, - соглашается Бошка, но не трагически, а с какой-то потаенной надеждой. - Мерзнуть в июле глупо, унизительно. Это как бы утонуть в пустыне или в степи. Парадокс. Парадокс хорош для ума, но не для тела. Телу нужны порядок и оптимальные условия. Отчего человек умирает? Оттого, что портится тело, изнашивается, тухнет, мягчеет... А если законсервироваться, а? Да такому организму не то что смерть бессмертие не страшно...

- Как это, законсервироваться? - Имярек напрягается.

- Чего встрепенулся?

- Так, сон один вспомнил, - проговаривается больной.

- Какой сон? Расскажи, я страсть как сны люблю. Чего замолк, не бойся, я никому не скажу. Молчишь? Страшный сон, что ли?

- Неприятный, - Имярек опускает маленькие глазки. - Не спрашивай.

- Ну намекни хотя бы, о чем.

- Не настаивай, тяжело мне и так. Лучше почитай мне что-нибудь.

- Про что почитать?

- Про страшный суд.

- Какой суд? Откуда?

- Из тетрадки, - уточняет Имярек.

- Нет там никакого страшного суда, - удивляется Бошка.

- Есть, просто не названо так, а по существу и есть.

- Да где же? - Бошка достает из-за пазухи мягкую тетрадь, шуршит страницами, вот, мол, сам смотри, нет ничего и в помине.

- Но наступит веселый праздник, когда... - вспоминает Имярек, закрывая для верности глаза.

Бошка смеется.

- Ну, ты скажешь, страшный суд, если здесь сплошная фиеста.

- Читай, читай.

Бошка хмыкает, пожимая плечами, и читает: