Читаем Мастер дымных колец полностью

- Да я обожаю Илью Ильича, - улыбнулся Ученик. - Я просто вдруг представил, как будто я высоко в небе и сверху смотрю на Северную Заставу. Темный угол земли среди бескрайних болот, маленькие домишки, убогие мечты, пьяные перебранки у чайной, и вдруг в одном из сотен домов, в небольшой комнатке сидит человек и мечтает о далеких звездах, о покорении пространств, о совершенных существах. Ведь он здесь единственный хранитель человеческого огня, один в пустыне разума.

- Ладно, я не обижаюсь, - примирительно перебила Соня, показывая, что разговор окончен.

Она уже повернулась, но Ученик сказал:

- Слышите, пахнет печным с Хлебной улицы. Знаете, мы в детстве ходили воровать с завода ванильные пряники.

- Мы тоже ходили, - Соня усмехнулась. Упоминание о Хлебной улице унесло ее куда-то прочь. Она отрешенно добавила: - На Хлебной улице хорошо.

- Что? - удивился Ученик.

- Ничего, ничего, - поправилась Соня и спросила: - Что у вас там вчера грохнуло?

Ученик не сразу понял, о чем речь, а догадавшись, сконфузился.

- Сервант.

- Ну, раз сервант, так сервант. До свидания, - она поправила накинутый платок и ушла.

Ученик снова посмотрел на часы и, хлопнув себя по бокам, будто опять вспомнив о каком-то неотложном деле, почти бегом сорвался с места. Нет, определенно, у него был задуманный план, план весьма оригинальный в местных условиях. В то время, как жители Северной Заставы доживали остатки воскресного дня и готовились ко сну, а некоторые давно уже спали, набираясь бодрости и терпения для понедельника, Сергей Петрович вышел на пологий берег речки Темной.

К ночи с моря подул сырой северо-западный ветер. Низкие бесформенные тучи закрыли едва появившиеся звезды и началась оттепель. Но снег еще не растаял и в вечерних сумерках река казалась черной бездонной расселиной меж сереющими плоскими берегами. Вблизи, гулко хлюпая, проплыла скрюченная коряга, сорванная где-то в верховьях. Вопреки напору ветра она, гонимая течением, тяжело прорывалась на свободные морские просторы. Где-то у берега заскрипел утлый плотик, кое-как привязанный капроновым парашютным шнуром к замерзшему в грунте куску арматуры.

Ученик поежился, поднял повыше воротник плаща и опять посмотрел на часы. Теперь он поднял глаза от едва заметной мерцающей красной дорожки к вершине мачты. Наступил, наверное, важный момент, потому что человек, стоявший на пустынном берегу, вдруг напрягся и прищурил, как от яркого света, глаза.

Сначала вспыхнула верхушка мачты. Казалось, с ее вершины начало стекать лишнее электричество, производя в атмосфере зыбкое неверное свечение. Через несколько мгновений с острова донеслось дружное воронье карканье - разбуженные внезапным шумом птицы устроили там за рекой оживленную перепалку. Тлеющее голубое пламя, вначале напоминавшее пламя свечи, постепенно превратилось в вытянутый по вертикали прямоугольник, рассеченный темным крестом. Низкая туча, проплывавшая в этот момент над мачтой, осветилась искусственным светом. Ее пухлое брюхо едва-едва не задевало белый прямоугольник. Наступила странная судорожная минута, охватившая нелепую мачту, стаю ворон, речку Темную, всю спящую Северную Заставу единым, скрытым пока еще для многих смыслом. Это почувствовал даже человек, прятавшийся неподалеку в кустах, пораженный тем, как вовремя его подопечный вышел на берег. Еще более он поразился в следующую минуту, когда воронья стая вдруг прекратила беспорядочное кружение и ровным косым клином ринулась в светящееся прямоугольное пятно, будто оно было распахнутым в светлое пространство окном. Когда стихло воронье карканье, края прямоугольника стали корежиться, потом сомкнулись, превратившись снова в пламя свечи, которое с легким свистом втянулось обратно в острие мачты. Вместе с пламенем с неба исчезла толстая влажная туча, а с лица Ученика - та самая утренняя улыбка, с которой он обмерял городскую площадь.

Откуда-то из темноты послышались голоса и топот. Вскоре на берегу появились трое захмелевших солдат. Громко переругиваясь, они прошли, никого не замечая, к самой воде. Послышалось деловое хлюпанье - небольшой самодельный плот уплывал на остров...

13

Перейти на страницу:

Похожие книги

Зулейха открывает глаза
Зулейха открывает глаза

Гузель Яхина родилась и выросла в Казани, окончила факультет иностранных языков, учится на сценарном факультете Московской школы кино. Публиковалась в журналах «Нева», «Сибирские огни», «Октябрь».Роман «Зулейха открывает глаза» начинается зимой 1930 года в глухой татарской деревне. Крестьянку Зулейху вместе с сотнями других переселенцев отправляют в вагоне-теплушке по извечному каторжному маршруту в Сибирь.Дремучие крестьяне и ленинградские интеллигенты, деклассированный элемент и уголовники, мусульмане и христиане, язычники и атеисты, русские, татары, немцы, чуваши – все встретятся на берегах Ангары, ежедневно отстаивая у тайги и безжалостного государства свое право на жизнь.Всем раскулаченным и переселенным посвящается.

Гузель Шамилевна Яхина

Современная русская и зарубежная проза
Земля
Земля

Михаил Елизаров – автор романов "Библиотекарь" (премия "Русский Букер"), "Pasternak" и "Мультики" (шорт-лист премии "Национальный бестселлер"), сборников рассказов "Ногти" (шорт-лист премии Андрея Белого), "Мы вышли покурить на 17 лет" (приз читательского голосования премии "НОС").Новый роман Михаила Елизарова "Земля" – первое масштабное осмысление "русского танатоса"."Как такового похоронного сленга нет. Есть вульгарный прозекторский жаргон. Там поступившего мотоциклиста глумливо величают «космонавтом», упавшего с высоты – «десантником», «акробатом» или «икаром», утопленника – «водолазом», «ихтиандром», «муму», погибшего в ДТП – «кеглей». Возможно, на каком-то кладбище табличку-времянку на могилу обзовут «лопатой», венок – «кустом», а землекопа – «кротом». Этот роман – история Крота" (Михаил Елизаров).Содержит нецензурную браньВ формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Михаил Юрьевич Елизаров

Современная русская и зарубежная проза
Белые одежды
Белые одежды

Остросюжетное произведение, основанное на документальном повествовании о противоборстве в советской науке 1940–1950-х годов истинных ученых-генетиков с невежественными конъюнктурщиками — сторонниками «академика-агронома» Т. Д. Лысенко, уверявшего, что при должном уходе из ржи может вырасти пшеница; о том, как первые в атмосфере полного господства вторых и с неожиданной поддержкой отдельных представителей разных социальных слоев продолжают тайком свои опыты, надев вынужденную личину конформизма и тем самым объяснив феномен тотального лицемерия, «двойного» бытия людей советского социума.За этот роман в 1988 году писатель был удостоен Государственной премии СССР.

Владимир Дмитриевич Дудинцев , Джеймс Брэнч Кейбелл , Дэвид Кудлер

Фантастика / Проза / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Фэнтези