Мастер Джорджи

Я потребовал объяснений, но она на меня смотрела с вызовом. У нее сильное лицо, глаза глубоко посажен­ные, твердые. Несколько недель тому назад она ост­ригла волосы, спасаясь от вшей, и, если бы не платье, теперь могла сойти за мальчика.

И тут-то я вышел из себя, я обозвал ее грубиянкой. Я был несправедлив. Сердиться следовало не на нее, на Джорджа. Она стояла — тряпка в руке, — от вызова не осталось и помину, и какие-то особенно грустные ста­ли у нее глаза. О Господи, подумал я, как же мы винова­ты перед бедной девочкой. Когда б не случай, быть бы ей горничной или добродетельной супругой честного рабочего.

В тот вечер я с превеликим удовольствием сопро­вождал Джорджа в гости к некоему капитану Джерому. Тетушка его прислала корзину гостинцев, и, благодар­ный Джорджу за исцеление от кишечных мук, он поже­лал щедро поделиться своим богатством. Миртл не при­гласили. Она осталась в обществе почтенной особы, муж и сын которой оба были в Легкой бригаде. Сочли, что пригласить одну даму, не приглашая вторую, неуч­тиво, да вдобавок на каждого пришлось бы меньше еды.

Итак, к нам присоединились двое господ: капитан Фрамптон из 57-го и юный лейтенантик по фамилии Гормсби, участвовавший в стычке при Альме [21]. Послед­ний мне показался чрезвычайно нервным субъектом, совершенно пришибленным; он едва удерживал вилку в трясущейся руке и дважды расплескал вино.

Капитану посчастливилось, он жил в четырех сте­нах разрушенного трехэтажного дома, примерно в четверти мили от лагеря. Правда, окна были выбиты и повсюду стояли ведра, ибо дождь натекал сквозь дыр­чатую крышу, зато ужинали мы за настоящим, пусть шатким, столом и стул подо мною сохранил сущест­венную часть своей обивки.

Говорили только о войне, о том, в частности, как Первая дивизия под командой герцога Кембриджско­го сперва не поддержала Легкую бригаду. Очевидно, из-за неопытности герцога. Зато — после опасной проволочки — гренадеры и гвардейская пехота нако­нец соединились и дружно погнали русских.

Я сидел и молчал. С чего бы мне ввязываться в раз­говор? От всех этих бригад, дивизий и полков у меня решительно заходит ум за разум. Главным образом, не мог я внести свою лепту и в обсуждение того, как сек­ли на днях упившегося на посту стрелка. Ему было по­ложено семьдесят плетей, но он рухнул после пятиде­сяти, и потом обнаружилось, что в спине у него засел осколок ядра после встречи с неприятелем накануне. Джордж его осмотрел и сказал, что, скорей всего, он выживет, но сильно поврежденный в уме и немощный телом. Я пытался отвлечься, я воображал в свечном пламени Беатрис, она поджимала губы, осуждая мою манеру разгребать еду на тарелке. Сиди она рядышком, уж непременно бы цапнула себе кусочек, в особеннос­ти если бы подавали Эннин пудинг с коринкой.

Мне полегчало, правда ненадолго, когда капитан Джером завел речь о вероятиях нашего возвращения домой к Рождеству. Оставя в Ирландии дом и обшир­ные конюшни, он тосковал по своим коням. Прокля­тый осел — его собственная оценка, — он доволок од­ного из самых любимых скакунов, Дьяболо, до самой до Керкинитской бухты, а там тот заболел и погиб. Не­известно отчего; да и как столь тонкое, холеное и со­вершенное создание может выжить в подобных усло­виях? Он живо ощутил утрату и час целый, если не больше, стоял на берегу, глядя, как любимый коник уп­лывает в море. Он рассчитывал, что непременно встретится с этой дивной животиной в лучшем мире, хотя от души надеялся, что встреча отсрочится на не­сколько годков. Я пробовал слушать эту белиберду с приличествующей растроганностью, но не выдержал. Не выношу подобного сюсюканья.

— Платон, — вмешался я, — считает мир четвероно­гих как бы ухудшенным вариантом человечества, и чрезвычайно грубым притом.

Едва эти слова слетели с моих уст, я в них раскаял­ся: лицо Джерома не предвещало добра. Спас меня юный Гормсби; до той поры молчавший, он выпалил:

— Нет более грубого скота, чем человек.

Джером вертел стакан с совершенно невозмож­ным видом. Капитан Фрамптон, давно свалившийся под стол, издал протяжный, томный вздох. Снаружи густой пушечный гул падал с высоты и перекатывался в ночи. Внутри плюх-плюх-плюхались в ведра дожде­вые капли.

Наконец я сказал:

— Вы знаете, разумеется, миф о том, как Афины по­шли войной на город, основанный Нептуном на ост­рове Атлантида...

— Мы не знаем, — сказал Джордж — но вы, я уверен, нас просветите.

— Боги попустили великую победу, но и победите­лей и побежденных поглотило землетрясением, и ост­ров погрузился на дно морское.

— И что нам следует из этого заключить? — спро­сил капитан Джером, не отрывая глаз от какого-то на­секомого, прявшего воздух вокруг свечи.

— Ну как же, — ответил я. — Что совершенно прав мистер Гормсби. Мы самые презренные существа и за­служиваем наказания, назначенного богами.

Мы с Джорджем ушли в полночь, пешком. Луны не было, и мы в темноте натыкались друг на друга, меся сапогами грязь.

— Поттер, — сказал Джордж — Это простое недо­мыслие или в вашем намерении было оскорбить?

— Оскорбить...