Мастер Джорджи

Нас трясло и мотало, потому что фургончик был хлипкий, а конь здоровенный. Мне пришлось вытянуть ноги поперек мистера Харди и как следует придавить его, чтоб не коробился. Когда колеса попадали на рытвины, нас прямо подбрасывало на воздух. Когда заворачивали за угол, что-то острое меня ударило в грудь. Моя рука в темноте узнала бедного ребеночка мистера Панча, я прижала деревянную щечку к своей и стала его колыхать, чтобы он не боялся.

Во тьме разные картины проплывали у меня в голове. Миссис Харди и мисс Беатрис узнают страшную новость. Мисс Беатрис рыдает, но оплакивает скорей не несчастного своего отца, а себя, потому что теперь ей придется остаться со скорбящей вдовой и лопнет план удрать к морю. Миссис О'Горман винила за эти бредни исключительно образованность, никогда мисс Беатрис ни по чему такому диковинному не сохла, пока в пансион ее не услали. Миссис Харди лежит в постели и кличет доктора Поттера, чтобы принес ей портвейн. Но он и бровью не ведет, он слишком занят, он утешает мисс Беатрис, дорвался, наконец-то она у него в объятьях, и его дурацкое от счастья лицо сияет над ее дрожащим плечом. Я наливаю вина из кухонного ледника и несу миссис Харди; прежде чем пригубить бокал, она хватает меня за руку и бормочет с выпученными глазами: «Ты мой единственный истинный друг на всем белом свете». И я говорю: «Это мой долг», но потом соображаю, что это звучит суховато, и я прибавляю: «Что вы, я с большим удовольствием».

Но на этом самом месте мистер Харди перекатился у меня под ногами. Я испугалась, как бы его не поцарапало деревяшкой, хотя, конечно, мертвому телу не нужно защиты от стрел судьбы. Но все же я его подтянула за пиджак к себе поближе; я мастера Джорджи оберегала.

Слезы выступили мне на глаза, когда я подумала про миссис Харди, потому что я же понимала, что она любит своего мужа, что бы там сама она ни причитала, и, наверно, все между ними было иначе, когда они только-только поженились. Она умней его, и ей не понравилось, как он поет, и с этого, видно, у них и пошли разногласия. Миссис О'Горман рассказывала, что познакомились они на конских скачках в Индии, а там жарища такая, что мутятся мозги у людей и средь бела дня приходится закладываться в постель. Видно, великая вещь — сила привычки, потому что миссис Харди не отучилась средь бела дня закладываться в постель в любую погоду.

Вдруг фургон рывком стал, непонятно вздыбился и попятился. Я услышала звон копыт по булыжнику, и меня кинуло к двери. Потом нас еще подергало, потом накренило влево, и меня швырнуло вперед. Уж не знаю, где оказался мистер Харди, но мне было все равно. Я подтянула к подбородку коленки и все шепчу, шепчу, что Господь — Пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться[2].

Еще несколько минут мы помотались по ухабам, а потом встали как вкопанные. Засов отодвинули, и не успела я вывалиться, моргая от света, как мастер Джорджи схватил меня за руку, увел в сторонку и стал шепотом давать срочные указания.

— Перед домом карета, Миртл… пройди черным ходом и посмотри, где миссис О'Горман и слуги… поразведай, в какой комнате мисс Беатрис…

Его дыханье так сладко щекотало мне ухо, а далеко, на горизонте, бежал, торопился поезд и длинная клякса дыма лезла из паровозной трубы.

— … Возвращайся как можно скорей… да поглядывай в сторону двора, вдруг этого идиота Поттера носит по саду. И чтоб ни одна душа тебя не увидела, а если попадешься, ни слова не говори о том, что произошло.

— Не скажу, — ответила я.

— До дому вишь сколько еще тащиться, — вставил утиный мальчишка, — нам надо на чем-то его снести.

— Ни единого слова, — повторил мастер Джорджи с таким видом, как будто вся жизнь его зависит от этого. — Ты поняла?

— Верьте мне, — сказала я. — Я буду нема как могила.

Сказала и побежала через свиную закуту сбоку от дома, обошла сторонкой свирепую, красноглазую, упертую в землю рылом свинью, перепрыгнула канаву перед забором.

Миссис О'Горман приковало к ее креслу, на голове был передничек для защиты от остатнего света. Она спала крепким сном, белый передничек вздувался и опадал от храпа, а рука сжимала кусочек тоста; пес, уткнувшись ей носом в колени, слизывал масло. Я слышала, как рядом, за стенкой, повариха со служанками стрекочут над стуком кастрюль. Одна вскрикнула: «Ой, да чтобы он…», другая провизжала: «Вот те крест».

Я прокралась по задней лестнице и заглянула в прихожую. Муха кружила, кружила под канделябром, и от этого ее жужжанья и диких кругов, а еще потому, что у меня грохало сердце, я не сразу услышала голоса в гостиной. Слишком близко я подойти боялась, дверь стояла приотворенная, и я на цыпочках подкралась к напольным часам, там затаилась и стала слушать. До меня долетали только обрывки разговора, а в них ни складу ни ладу.

— Правда, уверяю тебя… Всю дорогу домой. — Это мисс Беатрис говорила.

Тут другой голос, я его не узнала, сказал умоляюще:

— Нет, неужто он?.. Ты это знаешь наверное?

— Можешь на меня положиться… ну, посмотри мне в глаза…

— Заклинаю тебя, не поддавайся только сестринским чувствам.