Мастер Игры

В 1817 году двадцатидвухлетний поэт Джон Китс напи­сал письмо брату, в котором делился с ним своими не­давними размышлениями о творчестве. Мир вокруг нас, писал он, намного сложнее, чем мы можем себе предста­вить. Наши несовершенные чувства и сознание лишь скользят по поверхности, давая представление о жалких крупицах реальности. Все во Вселенной находится в со­стоянии постоянного движения. Обычным мыслям и словам не под силу уловить всю ее сложность и подвиж­ность. Единственное решение для человека просвещен­ного — позволить разуму погрузиться в ощущения, от­казавшись от любых трезвых суждений о том, что все это значит. Следует позволить разуму как можно дольше предаваться сомнениям и неуверенности. Оставаясь в та­ком состоянии и глубоко вникая в тайны Вселенной, он будет порождать более объемные, многогранные и ре­альные мысли, чем если мы торопимся с выводами и слишком рано выносим суждения. Чтобы добиться этого, писал Китс, мы должны научиться отрицать соб­ственное эго. Все мы по натуре существа неуверенные и боязливые, опасаемся всего непривычного или неизвест­ного. Пытаясь уравновесить этот недостаток, мы само­утверждаемся, высказывая разумные мнения и выдвигая идеи, помогающие нам почувствовать себя сильнее и увереннее. Большая часть этих мнений вовсе не является результатом собственных глубоких и зрелых размышле­ний, а, совсем наоборот, опирается на то, что говорят другие люди. Мало того, если уж мы высказали эти мыс­ли, эго и тщеславие потом мешают нам признать их оши­бочность.

По-настоящему творческие люди, независимо от того, чем именно они занимаются, могут временно спрятать самомнение в карман и просто воспринимать то, что видят, не пытаясь немедленно интерпретировать увиденное, воздерживаясь от этого как можно дольше.

Они готовы отказаться даже от самых своих заветных суждений, если те противоречат реальности. Такую спо­собность принимать неизвестность и неопределенность и даже приветствовать их Китс назвал негативной спо­собностью.

Все истинные мастера наделены негативной способно­стью, она и является для них источником вдохновения и творческой энергии. Это свойство позволяет им прини­мать в расчет куда более широкий спектр идей и пред­ставлений, а это, в свою очередь, делает их произведения богатыми, разнообразными и изобретательными. Мо­царт на всем протяжении своей творческой деятельности не высказывал каких-то определенных суждений о музы­ке. Напротив, он охотно впитывал стили и течения, ко­торые слышал вокруг себя, и применял, окрашивая своей индивидуальностью. Уже будучи зрелым музыкантом, он впервые познакомился с произведениями Иоганна Себастьяна Баха — музыкой, очень отличной от его соб­ственной и в чем-то намного более сложной. Многие художники в такой ситуации начинают доказывать свое преимущество и с презрением критикуют соперников, посягнувших на их авторитет. Моцарт, наоборот, отнес­ся к новым возможностям без предубеждения, около года он изучал применение контрапункта у Баха и искал пути включения его в собственный творческий арсенал. Это придало его музыке свежесть и новизну.

Альберта Эйнштейна, совсем еще юного, поразил явный парадокс, возникающий при изучении потока света дву­мя наблюдателями, один из которых движется вместе с лучом со скоростью света, а другой наблюдает с непод­вижной точки, находясь на Земле, — удивительно, что с точки зрения обоих происходящее выглядит совершен­но одинаково. Вместо того чтобы попытаться опроверг­нуть или объяснить это с помощью уже существующих физических теорий, Эйнштейн долгие десять лет иссле­довал парадокс, пребывая в состоянии негативной спо­собности. Действуя таким образом, он перебрал практи­чески все возможные варианты решений, пока наконец один из них не помог сформулировать теорию относи­тельности. (Более подробно об этом — в шестой главе.)