Она откинула в сторону свой плед и поднялась нам навстречу. При этом ее стройное тело плавно скользнуло вверх, а ее мягкие волосы так же плавно устремились вниз.
– Здравствуйте, – сказала она. – Меня зовут Екатерина.
– Я вас прекрасно помню, Катя, – сразу же отозвался мистик, – а я Леша. – Тут он хитро посмотрел в мою сторону и сам себя поправил: – Алексей.
Его голос был глубоким и бархатным, он согревал, он вил коконы, он обещал все удовольствия этого мира, а может быть, даже некоторые из тех удовольствий, что находятся за его пределами.
Ни один мускул не дрогнул на лице Козакова, но оно как будто осветилось изнутри. Впрочем, это всего лишь мои догадки. Таким, как я, мало что известно об огнях, которые освещают лица, но это не значит, что я их не вижу.
– Спасибо, что вы вовремя, – быстро сказала Катя. Мне она всего лишь коротко кивнула и сразу же перевела взгляд на Козакова.
– Мне говорили, что вы всегда везде опаздываете, но я сразу поняла, что это вранье. Кстати, у вас отличное пальто. Но мы тут кое-что подобрали… Посмотрите, вдруг вам что-то понравится, хорошо?
– Хорошо, – ответил Козаков и безропотно подошел к разноцветным пакетам.
Я не знаю, заметила ли Катя, как осветилось лицо знаменитого мистика. Не говорила ли она так быстро и деловито только потому, что еще надеялась избежать огня, который рвался наружу и которому не умели противостоять женщины?
– Давайте начнем со съемки, чтобы отпустить фотографа, – щебетала Катя. – А потом у нас будет время, чтобы спокойно поговорить. Кстати, сколько у нас будет времени?
– Очень много, – просто ответил Козаков. Его интонация была ровной, а лицо – очень спокойным, но Катя вдруг перестала щебетать и внимательно посмотрела ему в глаза. А уже в следующее мгновение ее нежное лицо залилось краской до самых корней волос, и только кончик тонкого носа остался совершенно белым.
Я отошла в сторону и села в кресло у стены. Я больше ничем не могла помочь знаменитому автору кармических теорий, который с растерянной улыбкой рассматривал ворох курток, плащей и свитеров, разложенных перед ним на полу. Катя номер три продолжала щебетать, и мистик позволил снять с себя пальто, а потом ровно восемь раз переоделся в одной из маленьких комнаток кафе под руководством журнального стилиста.
Когда фотоаппарат щелкнул в первый раз и вспышка осветила улыбающее лицо Козакова, в Москве повалил снег.
Удивленные граждане наверняка задирали головы к небу: шутка ли – настоящая метель тринадцатого сентября? Более романтическая особа на моем месте сказала бы, что в этом городе только два человека остались равнодушны и к снегу, и к совершенно неуместным молниям, которые прорезали темные тучи, и даже к тому, что через несколько минут метель закончилась, тучи рассеялись и ярко блеснуло солнце.
Мой телефон зазвонил, когда я в одиночестве допивала черный кофе в полупустом зале кафе.
– Анжелика, – сказал Козаков, – вам совершенно незачем здесь меня караулить. Я сам справлюсь, к тому же мы почти закончили.
– Вы не хотите, чтобы я посмотрела съемку?
– Не хочу вас задерживать, – нежнейшим голосом ответил мистик.
– О чем вы говорите? Они снимают на цифру, и если вы почти закончили, то сразу же можно все посмотреть. Вы же не хотите неприятных сюрпризов?
– Вы очень милы, Анжелика, но все-таки вам больше нечего здесь делать.
В трубке был отчетливо слышен мелодичный женский смех.
– Как скажете, Алексей.
Я допила кофе и вышла на улицу, где снова моросил мелкий серый дождь. Я совсем не мила и прекрасно это понимаю. Но вряд ли стоит над этим смеяться, даже если природа наградила тебя волосами теплого светло-рыжего оттенка, которого невозможно добиться никакими косметическими ухищрениями.
Семнадцатого сентября, во вторник, в Москве было ветрено и промозгло, но мистик, не задумываясь, снял свои ботинки у дверей небольшого зала в частном чайном клубе. Затем Козаков снял и носки, акуратно свернул их, положил в левый ботинок и медленно пошевелил пальцами ног.
– Это что, обязательно? – подняла брови его спутница.
– Конечно нет, Катя, – улыбнулся мистик, – но я всегда практикую босиком.
Катя только пожала плечами. Нет ничего нового в этом мире под солнцем, и я оказалась права. Журналистка стала Катей номер три. Впрочем, нумерация требует уточнения: она была Катей номер три на моей памяти, а в жизни мистика и до меня наверняка встречалось достаточное количество Кать. Но нельзя отрицать очевидного: из троих эта была самой лучшей – стройной, нежной, обманчиво хрупкой. Только взгляд ее синих глаз был на удивление тверд. Такой женщине не предложишь взять деньги и больше никогда не появляться, а тем более – не заставишь редактировать твои рукописи в издательстве с десяти до шести.
Автор кармических теорий на несколько секунд закрыл глаза, а потом решительно взялся за ручку двери.