Мастер карнавала

В скромном доме Ансгара в кёльнском районе Ниппес было на редкость опрятно. Он жил в нем один и никогда не принимал гостей. С ходом времени все его перемещения постепенно свелись лишь к преодолению расстояния между домом и работой. Он часто ловил себя на том, что его жизнь напоминает большой сельский дом, где жилыми являлись только несколько комнат, содержавшихся в идеальном порядке, а остальные просто запирались до лучших времен, и в эти запыленные потемки, как Ансгар был уверен, лучше даже не заглядывать.

Памятуя о кулинарных пристрастиях Ансгара, его кухня была на удивление миниатюрной, но, что вполне естественно, прекрасно оборудованной. Она сверкала чистотой и была залита светом, льющимся из большого окна, выходившего на маленький садик и глухую стену соседского дома.

Тренькнул звонок таймера духовки. Мясо было готово.

Как ни странно, но дома Ансгар предпочитал готовить незатейливые блюда. Самые простые, но позволявшие по достоинству оценить текстуру и истинный вкус мяса. Как и обычно, он рассчитал время буквально по секундам. Оставалось дождаться, когда на медленном огне конфорки спаржа дойдет до идеальной кондиции. Он достал из холодильника небольшую емкость с яблочным соусом: когда будут готовы мясо и спаржа, соус успеет чуть нагреться и достигнет надлежащей температуры. Он налил в бокал полбутылки пива «Гаффель» с идеальным соотношением жидкости и пены. Ансгар вытащил из духовки металлический поддон и освободил из кокона кусок мяса, завернутый в алюминиевую фольгу. Наклонившись, он с удовольствием втянул тонкий аромат закутанного в чабрец нежного мяса, и на мгновение его очки запотели. Он положил мясо на тарелку, украсил блюдо веточками свежего чабреца и яблочным соусом. Слив спаржу, он аккуратно положил ее на тарелку рядом с мясом.

Ансгар сделал глоток пива и полюбовался внешним видом блюда. Когда первый кусочек мяса начал таять во рту, его мысли вернулись к девушке у них на работе. То была украинка по имени Екатерина, суетившаяся вместе с ним на кухне ресторана. Он нахмурился и постарался прогнать эти мысли из головы. Но едва его зубы снова погрузились в нежную мышечную ткань мяса, как грезы о девушке пробудились с новой силой. Молодая светлая кожа упруго облегала чувственные формы ее тела. Даже зимой на кухне было всегда жарко и влажно от поднимающихся паров над горящими конфорками и духовками. На светлой коже Екатерины появлялся румянец и проступал пот, будто она сама была блюдом, приготовляемым на медленном огне. Продолжая трапезу, Ансгар думал о ее ягодицах. О ее грудях. О венчающих их сосках. О ее губах. Особенно его волновал ее рот. Продолжая есть, он нахмурился, почувствовав возбуждение в паху и ощутив, как от пробудившегося желания натянулась ткань брюк. Стараясь совладать с ним, он сделал еще несколько глотков пива. Отведал немного спаржи и переставил графинчик с маслом. Еще кусочек мяса. Однако возбуждение только нарастало. Он почувствовал, как над верхней губой выступила испарина, и представил ее светлую кожу в сочетании с черными футболками. Они весьма эффектно подчеркивали достоинства этой грудастой особы. Ну а еще были губы…

Теперь испарина покрывала уже все лицо Ансгара. Он изо всех сил старался прогнать чувственные и восхитительные образы, завладевшие его сознанием и внесшие хаос в тот размеренный ритм жизни, что он выстроил для себя. А ведь он прилагал столько усилий, чтобы уберечься от всякого рода сладострастных, нездоровых, да и попросту извращенческих фантазий. И она была их частью, так как неизменно присутствовала в этих его грезах о нежной и сочной плоти, словно бы и созданной именно для того, чтобы вот так, самозабвенно, впиваться в нее зубами. Он продолжал жевать мясо, не в силах его проглотить. Ансгар Хёффер думал о том, как все-таки пробуждает чувственность такое вот мясо, и, естественно, мысли его возвращались к той аппетитной девчонке на работе. Он содрогнулся, ощущая, как намокают брюки от извергнувшегося семени.

3

Четыре часа Фабель заполнял самые разные формуляры и бланки, констатирующие и описывающие инциденты, завершающиеся смертельным исходом. В данном случае это, как ни странно, придавало бессмысленным действиям Айхингера некую институциональность. Как уже не раз за время своей карьеры, Фабель оказался в центре трагедии, глубоко его взволновавшей, но необходимость выполнения служебных обязанностей превращала ее в факт холодной и бесстрастной статистики. Он чувствовал, что никогда не сможет забыть выражение печальной признательности на лице Айхингера в последние мгновения жизни. И он сомневался, что когда-нибудь сможет его понять.