Мастер-класс

Я всей душой впитывала ее похвалы, и каждый раз на моих губах появлялась затаенная улыбка, когда я первой заканчивала тест, подходила к учительскому столу и сдавала работу, а потом у меня оставалось еще полчаса свободного времени; и такая же улыбка появлялась у меня каждый раз, когда приходили отчеты государственной оценочной комиссии, в которых мои показатели Q-теста были выделены жирной линией и равнялись обычно 9,9. Я специально выучила несколько ругательств на латыни и на древнегреческом и пускала их в ход каждый раз, когда какая-нибудь из этих хорошеньких дур, что пользовались у мальчишек такой популярностью, шлепалась на задницу, задрав свою обворожительную юбчонку.

Но вскоре я сумела отыскать точку равновесия — объединилась с компанией других способных и хорошо учившихся ребят и постаралась одновременно с занятиями находить время для таких вещей, как макияж и модная обувь.

А еще завела отношения с Малколмом.

Теперь, когда Мадлен Синклер больше не лезла в мое личное пространство, автомобиль показался мне даже слишком тихим и очень уютным. Я подключила к телефону Bluetooth и попросила моего приятеля Сири сыграть мне что-нибудь бодрое. Сири провалил поставленную задачу и врубил «Радость» Люсинды Уильямс, что было просто отлично. Если нельзя что-то бодрое, пусть будет что-то яростное.

Уж ярости-то во мне хватало.

Дослушав, я тут же поставила песню на повтор, и когда Люсинда уже в седьмой раз рассказывала мне и миру, что направляется в Слайделл искать свою радость, я как раз свернула на подъездную дорожку у дома своих родителей и поставила свою «Акуру» рядом с их «Фольксвагеном».

В течение последних двух дней Малколм постоянно оказывался рядом со мной, стоило моим родителям позвонить мне, или наоборот, и сейчас мне прямо-таки не терпелось спокойно поговорить с ними безо всяких таинственных намеков и подтекстов.

День для начала ноября выдался довольно холодный, но все же было теплее, чем вчера. Однако промозглая сырость окутывала меня, словно ледяное одеяло, проникая сквозь поры внутрь, червем пробираясь даже в кости, и я чувствовала себя совершенно окоченевшей, когда поднималась по ступенькам знакомого крыльца.

— Ну, а я считаю: да пошли они к чертовой матери! — Это было первое, что я услышала из уст моей матери, открывшей мне дверь. И она с легким оттенком горечи пояснила: — Извини. У меня просто нет других слов для этих людей. А уж если бы ты слышала в субботу речи твоего отца! Он тут громы и молнии метал. У нас даже в доме потемнело, столько раз он выругался. Заходи, выпьем пива. Бабушка сегодня плохо себя чувствует, но, по-моему, она все равно захочет с тобой поговорить.

Надо сказать, Люсинда Уильямс здорово меня подвела. Мы еще и до кухни не добрались, а я уже совершенно раскисла, а потом и вовсе так разревелась, что папа, увидев мою красную распухшую физиономию, залитую слезами, тут же вскочил, усадил меня в свое большое кресло, налил в маленький бокал на два пальца Krauterschnapps и протянул мне. Жизнь была мне не мила, но знакомый аромат настоянных на сахаре трав и алкоголя на мгновение затмил все несчастья. Мама стояла рядом и гладила меня своими дивными руками с длинными пальцами так нежно, словно я любимый домашний зверек, уснувший у нее на коленях. На несколько мгновений мне даже показалось, что вернулись прежние, счастливые времена. И я, сознавая, что это ненадолго, все же наслаждалась каждой секундой.

— Хочешь остаться у нас сегодня? — спросила мама.

В ответ я кивнула и буркнула нечто нечленораздельное. Потом все же ухитрилась выговорить нечто относительно внятное:

— У меня завтра с утра аттестация преподавателей. Начало в девять.

— И ведь все, буквально все связано с деньгами! — сказала мама, явно продолжая некую недосказанную мысль. — Абсолютно все. Как-то раз, когда я еще преподавала, я подала в комиссию по аттестации просьбу о дополнительном финансировании. И знаешь, что мне ответили?

— Догадываюсь.