Мастер-класс

Ученики Серебряной школы имени Давенпорта! Последний сигнал для вас. Автобус Серебряной школы отправляется. Последний сигнал для тех, кто едет в Серебряную школу имени Давенпорта…

«Сигнал» — слово неподходящее. Все эти слова произносит — точнее, бубнит — монотонный, лишенный выражения голос «фембота», робота-андроида с подчеркнуто женской внешностью. Этот голос, гулко разносящийся по всему кварталу, следовало бы назвать как-то иначе. Может быть, «последним предупреждением»?

Итак, дверцы серебристого автобуса в последний раз мягко открылись и закрылись, а Джудит Грин на улице так и не появилась.

Как только автобус отчалил, на освободившуюся стоянку тут же устремился его зеленый собрат. За ним выстроилась новая вереница ожидающих машин, соседские школьники по лужам брели к своему автобусу. Какой-то мальчишка нарочно прыгнул прямо в неглубокую лужицу, обрызгав грязной водой троих ближайших соседей. Те только засмеялись — в общем, как самые обычные дети.

— Фредди! — крикнула я. — Я в последний раз тебя предупреждаю! — И мне тут же захотелось забрать свои слова обратно.

Фредди наконец-то спустилась в гостиную; рюкзак тяжело свисал с ее правого плеча, отчего она была больше похожа на горбуна Квазимодо, а не на здоровую девятилетнюю девочку. И лицо у нее сразу стало какое-то старое, усталое. С утра Фредди не переписывается в Твиттере, не роется в сетях, не грызет с аппетитом яблоко — она вообще ничего не делает, только каждый раз со страхом смотрит куда-то мимо меня, где за окном поджидает детей зеленый автобус.

— В чем дело, золотце? — Я ласково прижала ее к себе, хотя прекрасно знала, в чем дело, черт бы все это побрал.

— Можно мне сегодня заболеть? — Эти слова она произнесла дрожащим голосом, этаким тоненьким стаккато, когда между каждым звуком словно повисает крошечная воздушная пауза. И прежде чем я успела ответить, Фредди в моих объятьях вдруг задрожала всем телом, да так, что даже рюкзак сполз с плеча и с глухим стуком шлепнулся на пол.

— Нет, детка. Только не сегодня. Может быть, завтра. — Я лгала, разумеется. Болезнь требует подтверждения, и даже если бы мне удалось соврать, сказав, что у девочки поднялась температура, то самое крайнее к шести часам утра вторичная проверка, которую непременно учинила бы школьная медсестра, показала бы, что у Фредди все в порядке. И тогда она потеряла бы куда больше очков, а этого мы никак не могли себе позволить — во-первых, немало вычитается за пропущенный день, даже если он пропущен по болезни, а во-вторых, еще большее количество — если болезнь подтвердить не удалось. Нет, лучше я все-таки сегодня солгу Фредди, а завтра разберемся. Я была готова на что угодно, лишь бы девочка сейчас села в автобус. — Идем, родная. Пора.

Фредди вырвалась из моих объятий так стремительно, что у меня перехватило дыхание. Она ногой отшвырнула свой рюкзак, и тот, пролетев через всю комнату, приземлился точно на «лилию мира», которую Малколм холит и лелеет с незапамятных времен; этот цветок появился у него еще до нашей свадьбы. Увидев, что натворила, Фредди истерически зарыдала. Да уж, вряд ли можно ожидать, что Малколм придет в восторг, вернувшись домой и увидев сломанную лилию.

— Я не могу туда поехать! — кричала Фредди. — Не могу! Не могу, не могу, не могу…

Черт бы побрал эту распроклятую школу!

Внезапно мы обе оказались на полу. Фредди рвала на себе волосы, а я пыталась ее остановить. Клочья светлых волос уже валялись на ковре, целые пряди были зажаты у нее между пальцами. Я просто не знала, что еще предпринять, как вдруг это безумие закончилось столь же внезапно, как и началось, и Фредди, притихнув, принялась медленно качаться взад-вперед, точно одна из этих игрушечных качалок на пружине, какие обычно устанавливают на детских площадках. Такие качалки обычно выполнены в виде какого-нибудь зверька с тупой мордой и ничего не видящими глазами. И сейчас глаза Фредди были как у этих зверьков-качалок — никуда не смотрят и ничего не видят.

Я даже прикоснуться к ней не могла, видя, в каком она состоянии, хотя мне очень этого хотелось.

Должно, наверное, существовать некое слово, способное определить, что такое Фредди, но я этого слова не знаю и не представляю даже, как оно пишется или звучит. Для меня она просто Фредди. Фредерика Фэрчайлд, девяти лет, сладкая как мед, никаких особых проблем и заморочек, если не считать самых обычных проблем и заморочек, свойственных всем девочкам ее возраста. Она отлично играет в волейбол, дает Малколму фору, сражаясь с ним в шахматы, и с аппетитом ест все, кроме брюссельской капусты. И вот сейчас этот замечательный ребенок испытывал прямо-таки панический ужас из-за какого-то идиотского теста!

В очередной раз.

— Фредди, — ласково окликнула я ее, проверив, сколько школьников осталось в очереди к зеленому автобусу. Всего двое. Сейчас просканируют их карты, они сядут в автобус, и тогда… — Детка, пора идти.