– Остынь, Ричард, пусть щеночек показывает зубки, пока их ему не выбили, – улыбнулся герцог, на лице которого улыбка смотрелась страшно. Он снова обернулся ко мне и сказал: – Живи, щеночек, но помни, пройдёт не более полугода, как ты сам приползёшь ко мне на коленях, держа в руках ключи от замка и умоляя принять твою клятву верности.
Не дав мне ответить, он резко повернул коня и, махнув рукой, поехал прочь, следом за ним, бросая на меня угрожающие взгляды, двинулась вся кавалькада.
Кричать что‑то вслед выглядело бы по‑детски, поэтому я просто молчал, глядя, как из замка выезжает последний всадник.
– Ну всё, теперь жди пакостей, – полным ненависти голосом прошипел Рон. – Поверь мне, уж если эта гадина пообещала тебе неприятности, то сделает все, чтобы завалить тебя ими.
Я только тяжело вздохнул.
Рон, видимо, отходя от встречи со своим врагом, уже спокойнее произнёс:
– Однако крутовато ты с ним разговаривал, Макс.
Я опять вздохнул. Проклятые рефлексы, это ведь не папе с мамой или учителям грубить.
– Сам уже жалею, Рон, – ответил я негру, – сначала сказал, а потом подумал.
– Умеешь ты, Макс, врагов себе наживать, – тяжело вздохнув, ответил тот. – Теперь тебе осталось только с королем так же весело пообщаться.
– Так короля не было среди этого балагана, – невесело пошутил я.
Подошедший гном, увидев наши пасмурные лица, нахмурился и потребовал рассказать, что произошло в его отсутствие.
От моего рассказа гном застонал и схватился за голову:
– Ну ты, Макс, даёшь, нажил такого врага из‑за своего языка.
Я сам понимал свою вину, но посыпать голову пеплом было уже поздно.
– Ладно, что сделано – то сделано. Пошли освободим женщин и продолжим тренировки, – сказал я. – Поздно пить «Боржоми», когда почки отвалились.
Рон оказался прав, неприятности начались ровно через три дня с того памятного визита.
Сын старосты прискакал ко мне и сказал, что охота из дворян с соседних земель выехала на мои и теперь около двадцати всадников топчут мои поля и стреляют мою дичь. Пока я собрался и выехал, охота была уже на своих землях, а мне оставалось только при виде потоптанного лошадьми поля сжимать от злости кулаки.
«Хорошо хоть урожай собран, – подумал я, – если бы такое началось до сбора, плакали мои денежки».
Словно получив негласную команду, топтать мои поля, дороги, стрелять дичь в моих лесах принялись все ближайшие соседи. Я перестал даже выезжать на вызовы, так как, едва я показывался в поле зрения, охотники поворачивали на свои земли и делали вид, что ничего не происходит. Ко всему прочему в деревню попробовали наведаться солдаты, правда, направленные на них четыре десятка стрел и болтов быстро их вразумили. Крестьяне потом целый день праздновали победу, но я понимал: нужно что‑то придумывать, иначе меня раздавят.
Пару дней я думал, как мне остановить творившийся беспредел, и, придумав, вызвал к себе Рона и Дарина. Собравшись с духом, я выложил свой план.
Глаза у Рона и гнома сделались как сестерции, и негр тихо сказал:
– Как называется такая война?
– Партизанская, – ответил я. – Уходим в подполье и тихо гадим врагу, пока он не отступит.
Гном почесал в затылке.
– Первый раз слышу о такой войне, но если рассуждать здраво, то у тебя есть шанс.
– Что скажешь, Рон? – обратился я к негру.
– Не знаю, откуда у тебя такие знания, но мы иногда для победы над врагом применяли нечто подобное. Могу только подсказать ещё несколько способов защиты, а так в целом план одобряю.
Утром во дворе был собран весь состав дружины, она была поделена на двойки, каждой был выдан рабочий инвентарь, а затем Рон увёл их на выполнение «задания партии».
Вечером мои бойцы, усталые, перепачканные землёй и глиной, были доставлены обратно. Каждый день в течение двух недель они отправлялись по всем направлениям, откуда любили появляться желающие потоптать чужую землю и побить чужоё зверьё.
Мой план был прост: если я не могу выступать в открытую, то нужно вести партизанскую войну. Дружинники копали на всех дорогах небольшие, беспорядочно расположенные ямки, бывшие, несмотря на малую глубину, очень коварными для лошадей. Даже при беге рысью лошадь, попав ногой в такую прикрытую дёрном ямку, запросто могла сломать себе ногу.
А уж раскидываемые моими дружинниками повсюду небольшие квадратные дощечки с вбитыми в них гвоздями, ужасным изобретением, от которого отказался ещё Александр Македонский! Я не брезговал ничем, чтобы отвадить любителей потрепать мне нервы. В лесу, на узких тропах, дружинники копали волчьи ямы, расставляли самострелы, подвешивали обрезки брёвен и вообще использовали полный набор партизанских гадостей, мастером на которые оказался мой телохранитель.
Не прошло и дня с момента установок первых гадостей, как группа всадников из замка графа Шарона, погнавшись за оленем, угодила на «минное поле» из досок с гвоздями. Случившееся видел один из крестьян, проходивший мимо, он и поделился впечатлениями со старостой, а тот со мной.