Мастер Лабиринта

Я пополз от неё прочь. Я должен быть мёртв, разорван и раздавлен, но я полз, быстро перебирая подгибающимися руками, преследуемый густым сладко-тёмным запахом крови и острым духом старого зверя.

Когда медведь закричал - я дёрнулся. Медведи - они рычат. Они ворчат. Они нападают. Но они не кричат. Вибрирующий высокий вой перешёл в хрип. Стену сотряс удар - зверь, убегая, врезался в неё боком.

В коридоре стало ясно, как будто под потолком подвесили раскачивающиеся лампочки. Свет по пещере двигался полосами, чередуясь с плотными тонкими линиями теней. Кровь из земли, воздуха и со стен исчезла - она вошла в камень, и в ответ на её зов, проступили старые охряные рисунки: буйволы, большие коты, киты, носороги, косули, крокодилы. Я видел их уже. Нет, не видел. Изображал на стенах своей кельи. Медведя нарисовал тоже я. В углу кельи, вставшим на дыбы и глядящим голодно и умно.

Тело болело. Лицо и грудь, и ноги, и вообще всё. Сердце стучало так, словно хотело разлететься на части и выскочить из ушей - туда, где не так страшно, где безопаснее. У меня есть сердце. Работает.

Дёргающейся рукой я провёл сначала по лицу - целому. Затем - по шее и животу. Внутренности были там, где положено - под кожей.

Но моя одежда пропиталась кровью, запахом зверя и мочой.

9.2 Убить Фишера

- Нет, смотреть, как ты сам себя ешь - никакого удовольствия. - Вышагнул из тени пепельноволосый и тощий Фишер. Тёплая улыбка преобразила его, сделав почти красивым.

От щенячьей яркой радости я едва не вскочил ему навстречу: Фишер - человек. Не жук, не спрут, не саблезубый медведь, я не один в этом ужасном месте.

Не один, и Фишер видит меня окровавленного, едва способного двигаться и обмочившегося от ужаса. Стыд накрыл удушающей волной, я спрятал в ладонях потерянное лицо, больше всего на свете желая, чтобы мужчина растаял призраком. Но всё равно вцепился пальцами в его ногу, когда он присел рядом.

- Хочешь воды?

Я собирался сказать «Пожалуйста, да, я буду очень благодарен», но меня заело на «П-п-п». Фишер поднёс к моему рту бутылку, на этикетке которой прибой превращался в лошадей.

- Он ошибается. - Фишер поддержал за донышко, пока я пил. Руки тряслись, всё внутри тряслось, я проливал больше, чем глотал. Вода была неприятно тёплой. - Ты довольно обычен. И слаб, к тому же. Так что особенной пользы Ему от тебя не будет.

Шоколадно-карий взгляд Фишера светился благодушием.

- С-спасибо. Всё. - Отодвинул я его руку. Сел прямее.

Фишер вылил остатки воды на каменный пол и швырнул бутылку в темноту.

- В чём удовольствия? - Вспомнил я за его первую фразу.

- Смотреть, как ты сам себя сожрёшь. - Ласково пояснил мужчина. - Забавно, конечно. Но никакого экстаза.

Опираясь на руки, не отрывая от него взгляд, я медленно отодвинулся. Спина прижалась к холодной щетинящейся корнями стене. Мне некуда отступать. Я хотел встать, но ноги разъехались.

Улыбка ещё блуждала на губах Фишера, но глаза выцвели. В руке, словно из воздуха, появился нож, которым он убил Саградова.

- М-мастер ... я н-нужен ему. Н-нужет живым. - Вспомнил я его же слова.

Мужчина ответил смехом:

- ... как будто он узнает.

Я толкнул непослушное тело в сторону, к крупному корню, выступающему из стены. Схватился за него и потянул себя вверх, вставая на ноги.

Это был не корень.

В стене торчала мумифицированная женская рука с конвульсивно изогнутыми длинными пальцами. Перчатка из марли удерживала её целой, и когда я перенёс вес - рука сухо затрещала.

Я отскочил.

Больше нельзя было смотреть - и не видеть. Как с картиной-загадкой: когда ключ получен, мозг прозревает и теперь это старуха, а не девушка, теперь это никогда не было девушкой. Теперь это предметы, а не рисунок теней. Тела, а не предметы.

Со стен пропали наскальные узоры, светящиеся охрой и золотом. Их место занимали, преображаясь, охотничьи трофеи: кошки, собаки, птицы. Расчленённые маленькие тушки, выделанные шкуры и завёрнутые в полотнища мумии. И люди.

Много людей, и ещё больше человеческих частей. Руки. Ноги. Торсы. Как на бойне. Развешенные куски мяса, с которых позабыли снять дешёвые стальные колечки, рабочие комбинезоны, нейлоновые колготки и туфли. На многих проступали чёрные и синие пятна, вздувшаяся гниль и пушистая белая плесень. Другие украшали полукружья человеческих укусов.

Чуть в стороне, скапывая живой кровью, висела группа из свежих обнажённых тел, связанных как паутиной длинной алой лентой. У каждого не хватало кожи на животе, или на ногах, или на руках.

Падая в видения, я прорывался через занавес из своей плоти. А Фишер создал мембрану из плоти чужой. Болезненная, но очень похожая картина.

Крайним в этом ряду мертвецов висел Алик. Кончик крюка пронзил его шею насквозь и вышел над ключицей, кулаки разведённых и привязанных к тонкой железной балке рук, что-то сжимали. Балку украшали алые бумажные цветы: гибискус и розы. Алик был голым, с его шее чудовищным украшением свисало ожерелье из мужских гениталий, а на предплечье блестел золотой браслет, который я отобрал у Каладиана и потерял в лабиринте.