На искусственном озере, покрытом водяными лилиями, состязались в скорости небольшие лодки, скользя по сине-зеленой воде. Одежды съехавшихся повеселиться господ яркими пятнами расцветили парк. Тут были китайские камзолы, богато отделанные парчой, элегантные костюмы для верховой езды, кимоно всех оттенков. Особенно нежными красками переливались женские платья – травянисто-зеленые, персиковые, цвета созревшей сливы.
Труппу Оханы провели в павильон ожидания и оставили там среди толпы конюхов, служанок и носильщиков.
Йоши когда-то присутствовал на подобных празднествах в Киото и знал, какая утонченная публика посещает их. Он боялся, что труппа Оханы будет в одночасье освистана и прогнана, если не казнена на месте. Их третьесортная карикатура на театр не могла удовлетворить вкус самого грубого солдафона из местной знати. Йоши взглянул на аляповато размалеванные лица новоприобретенных товарищей и невольно поморщился.
Актеры меж тем, отложив маски, деловито доставали костюмы. Ито отложил барабан и настроил свою бива. Акробаты разминались, Шите и Цуре проводили последнюю репетицию. Йоши, оставаясь в маске, стал помогать Уме и Обаасен распаковывать фоновые ширмы для фарса.
Аки накладывала на лицо плотный грим, необходимый для ее роли. Присмотревшись, Йоши нашел грим отвратительным. Он не видел Аки на репетиции, поэтому не имел представления, что она будет делать.
Труппа ожидала сигнала к действию. Пришел мажордом и объявил, что их выступление начнется не раньше, чем сядет солнце и загорятся огни. Комедианты должны приступать к делу сразу после того, как большой концертный ансамбль прокатит свою программу.
Охана кликнул Йоши, Шите и акробатов помочь ему установить сцену. Йоши был поражен ее убожеством. Сцена представляла собой приподнятую над полом платформу, огороженную подобием рампы и загроможденную ширмами, на которых был намалеван лес с багрово-оранжевыми цветами на его фоне.
За сценой Йоши сел рядом с Аки, ловя сердитые взгляды Шите и Оханы.
– Ты выглядишь замкнуто. Ты волнуешься перед выходом? – спросил Йоши.
– Я совсем не волнуюсь, – огрызнулась она и отвернулась.
– Прости. Надеюсь, мой вопрос не обидел тебя, – сказал он.
– Вопрос ничего не значит, меня обижает твое отношение к нам, – холодно сказала она.
– Почему ты так говоришь?
– Ты считаешь, что ты выше нас. Бродяга, который спит в гнилой соломе, вдруг заявляет, что умеет писать стихи… Конечно, он думает, что мы грубые существа, намного ниже его…
– Ты ошибаешься. Я восхищаюсь талантами труппы. Писать стихи – небольшое умение. Стихотворение – это только слова. Вот… – Брови Йоши сдвинулись. Он пошевелил губами. – Я обещал тебе стихотворение, и я написал его.
Йоши заколебался.
– Конечно, если ты не хочешь слушать…
– Ну ладно… прочти… раз уж написано.
Йоши продекламировал:
– Ты написал это для меня?
– Для тебя.
– Возможно, я неверно судила о тебе.
Аки улыбнулась. Когда она улыбалась, она была прекрасна. Йоши снова почувствовал волнение. Его влекло к девушке, несмотря на ее сумасбродное поведение; возможно, это даже придавало ей пикантности в его глазах.
Внутренний двор погрузился во тьму. Вокруг озера загорелись огни и бумажные фонари; гости медленно направились к импровизированному театру. От рыдающих звуков бива сентиментальная слеза навернулась на глаза Йоши. Музыка напомнила ему о Нами. Где она сейчас? И где сейчас он сам? Он недоуменно взглянул на Аки и смутился. Жизнь театра совсем не похожа на жизнь воина.
– Поспеши, мы начинаем, – голос Оханы прервал его размышления.
Глава 59
Находясь за кулисами, Йоши не видел публики, но сцена была перед ним как на ладони. Представление спасли акробаты.
Летающие гимнасты восхитили господ и дам. Крепкие мускулистые фигуры атлетов вызвали симпатию зрителей. Головокружительные трюки не раз награждались рукоплесканиями. Кроме того, вид человека, стоящего на голове, сам по себе вызывает удовольствие. Дамы в знак одобрения махали своими веерами, господа подбадривали акробатов криками. Было похоже, что оборванному ансамблю достанется вся слава дня.
Охана несколько сбил темп, взявшись читать трактат о военной распре между семьями Садато и Абэ. Никто не понимал, о чем говорит этот коротышка. В мерцающем свете фонарей Охана выглядел довольно импозантно. Но придворные мало интересовались военными приключениями прошлого. Дамы заерзали, стали перешептываться. Господа слушали около минуты, затем перестали обращать на оратора внимание. Охана покинул сцену, сопровождаемый пренебрежительным гулом.