Мастер меча

Прежде чем вызвать карету, Коремори осмотрел себя в зеркале. Он провел мягкой рукой по выступающему подбородку и остался доволен; побрился чисто. Под белой пудрой на его молодой коже – генералу шел всею двадцать второй год – сиял здоровый румянец. Черты лица Коремори были классически правильными, шея толстой, а плечи мясистыми. Он очень походил на своего умершего отца Тайра Шигемори, любимого сына покойного Первого министра.

Коремори ударом гонга вызвал слугу и приказал подавать карету. Ожидая ее, молодой генерал задумался.

Год назад его дед ушел в Западный рай. За это время генерал почти не продвинулся по службе. Коремори считал причиной своих неудач слабость дяди Мунемори и гнусные хитрости императора-отшельника Го-Ширакавы, Молодой генерал не простил Го-Ширакаве обиды, когда тот поставил во главе войск империи его дядю Шигехиру, Император-отшельник тогда настоял на этом назначении и осрамил его, Коремори, напомнив о позорном бегстве от реки Фудзикавы.

Коремори нахмурился. Шигехира добыл себе большую славу, победив Юкийе на реке Суномата, меж тем как он сам зря тратит жизнь в столице на пустяковые придворные интрижки.

Вошедший слуга прервал его размышления: карета была подана. Коремори в придворных башмаках на толстой подошве спустился по парадным ступеням своего особняка – шиндена и прошел усыпанной белой галькой дорожкой к экипажу.

Стоял восьмой день четвертого месяца, и солнце ярко сияло. В прохладном воздухе носились ароматы только что раскрывшихся цветов. Коремори с удовольствием вдохнул полной грудью, поправил церемониальные мечи и с царственным видом разместился в карете. Он направился в Рокухару.

Пока карета, подскакивая, катилась по изрезанной колеями главной улице, Коремори рассеянно поглядывал в окна, Зима была жестокой. Многие дома рухнули под тяжестью снега, и вместо зданий чернели обгорелые обломки опорных столбов. Резкий запах гари разъедал ноздри.

Карета с грохотом покатилась по Судзаку-Одзи. Коремори пришел в ужас: даже знаменитые ивы были изуродованы распоясавшимися горожанами, которые воровски изводили их ветви на топливо. Будь это в его власти, Коремори казнил бы этих варваров на месте.

Когда карета повернула на улицу Сандзё и направилась к мосту Пятой улицы, Коремори заметил священников, отмечавших знаком Амиды Будды мертвецов, погибших от эпидемии и валявшихся на улицах. Молодой генерал вздрогнул, С улучшением погоды от мора, кажется, стало гибнуть больше людей. Ужасная болезнь не щадила даже придворных. Боги гневались на свой народ.

Коремори чуть не задохнулся от вони, проезжая мимо груды полуразложившихся трупов. С мертвецов содрали одежду и сбросили голые тела под мост, даже не прикрыв их ради приличия. Коремори попытался угадать, кем были эти люди. Должно быть, крестьяне, умершие от голода или замерзшие этой суровой зимой. Но разве можно быть в этом уверенным? Разве не могли там оказаться и знатные люди, которых ограбили, убили, раздели и швырнули в эту ужасную кучу? Какая мерзость, даже думать об этом неприятно!

Карета Коремори подкатилась к посту охраны поместья Рокухара. Предвкушение большой удачи тут же заставило генерала забыть обо всем, что он увидел в городе. Друзья шепнули ему, что после церемонии «Омовения Будды» его может ожидать важное назначение. Вот она, та возможность отличиться, которой Коремори ждал весь год, пока его сопливый дядюшка добывал себе славу на войне! Генерал сжал губы и выдвинул массивный подбородок: он шел навстречу свой судьбе. Его радетели шепнули ему, что о назначении объявит Мунемори после праздничных обрядов этого дня. Коремори прекрасно понимал, что посты раздает не дядя, а его мать Нии-Доно, негласно управлявшая своим сыном.

Обычно Обряд «омовения Будды» совершался в Имперском граде, но влияние Нии-Доно было так велико, что, когда она пожаловалась на легкое недомогание, Го-Ширакава приказал священникам и знати собраться на церемонию в Рокухаре.

В центре главного зала дворца Рокухары возвышалась восьмиметровая статуя Будды. Бог безмятежно глядел вниз на многоцветное и роскошное сборище. Знатные гости щеголяли в самых ярких официальных нарядах. Цвета сливались, кружились, перемещались в свете сотен светильников, подобно стеклышкам гигантского калейдоскопа.