Мастер меча

Сайто Санемори, пожилой генерал, ранее служивший у Коремори советником, чьи рекомендации были проигнорированы им в позорной битве на реке Фудзикава, присоединил свои знамена к огромному войску. Почти тридцать лет назад Санемори пощадил жизни малыша Кисо и его матери, госпожи Сендзё. Коремори воспринимал присутствие Санемори как оскорбление и никогда бы не включил его в число своих командиров, но Санемори лично просил императора разрешить ему выступить против Кисо. Он не объяснил причины; он не собирался раскрывать свою тайну. Го-Ширакава не имел возражений и удовлетворил просьбу Санемори.

Император-отшельник и большинство придворных расположились вдоль северо-восточной дороги в каретах и паланкинах. Они громкими возгласами и рукоплесканиями приветствовали офицеров, выводящих людей из ворот. Зрители громко аплодировали, когда появлялись генералы-фавориты, одетые в яркие доспехи. Даже серое небо не умалило великолепия зрелища. Дорога празднично пестрела яркими пятнами парадных мундиров: зеленых, золотых, фиолетовых, алых, лазурных и тепло-желтых. Каждый генерал сиял собственной гаммой цветов, – проезжая верхом мимо публики в сопровождении дюжины знамен с изображенными на них фамильными гербами и свидетельствами прошлых триумфов, над головой каждого горделиво вздымался широкорогий шлем.

Армия была укомплектована во всех отношениях… кроме одного. За последним из пеших солдат следовало очень мало обозных повозок. Город едва оправился от зимнего голода, и генералу Коремори было приказано жить за счет страны.

С наступлением ночи армия встала лагерем в восьми милях к северу от города. Когда ужин был съеден, повозки из-под провианта уехали. На следующее утро войска выступили на марш на голодный желудок. Впереди гигантской колонны скакали разведчики, добытчики провианта. Они забирали все, что попадалось под руку, оставляя целые деревни опустошенными. Некоторые крестьяне пытались спрятать зерно от этой имперской саранчи. Пойманные с поличным были казнены на месте по приказу бравого генерала. На третий день оборванная и голодная армия вышла к границам озера Бива.

Многие из менее воинственных генералов утратили боевой энтузиазм. Группа старших офицеров, возглавляемая поэтом-музыкантом Цунемасой, отделилась от основных сил, чтобы посетить остров Чикубусима, драгоценным камнем выступающий из синих глубин озера. Коремори был разъярен. То, что Цунемаса решился удрать из-под его начала, чтобы совокупляться на знаменитом острове со своими музами, было, конечно, бессовестно, но по-человечески понятно. Однако сманить полдюжины боевых генералов вместе со свитой, оставив без командования тысячи человек, – это не лезло ни в какие ворота! Это попахивало изменой.

Сайто Санемори сопровождал Цунемасу на лодке. Он вернулся вместе с гребцами и объяснил Коремори поступок Цунемасы.

– Цунемаса не трус. У него просто нет привычки к повиновению. Он поэт, не понимающий неотложности нашей миссии. Он очарован красотой Чикубусимы. Мы должны понять и простить его, или будем ничем не лучше грубой солдатни, которую возглавляем.

Коремори не смягчился. Он выдвинул вперед тяжелый подбородок и свирепо посмотрел на Санемори.

– Цунемаса добровольно пошел служить вместе с нами и должен отвечать за свои действия. Я понимаю его желание посетить остров, но я не могу понять, почему он там остался.

Лицо Санемори расправилось и словно помолодело. Он объяснил:

– Чикубусима похож на волшебный остров древнего Китая, Хорай. Там он может услышать восторженное пение лесных певчих птиц и хототогису, кукушки. Гигантские криптомерии там украшены гирляндами цветущих лоз. Там дремлют тысячелетия. Остров полон очарования для человека такого юного и чувствительного; как Цунемаса.

Санемори блаженно улыбнулся своим воспоминаниям и добавил:

– Цунемаса остановился у алтаря, и монах, зная о его музыкальном таланте, принес ему бива. Цунемаса играл на лютне как ангел. Он извлекал из нее мелодии «Дзёгэн» и «Секидзё», швыряя к небесам аккорды, подобные жидкому серебру. Все заслушалось, все растворилось в волшебном звучании музыки…

– Но ты же вернулся.

– Я старше, и, возможно, я не настолько поэт, как Цунемаса.

Коремори, воображавший себя великим поэтом, понял, но не простил. За проступок Цунемасы ответила армия. Генерал стал еще решительнее торопить войска. Когда где-то сбавляли темп, Коремори на своем огромном сером жеребце оказывался рядом, бранился, наказывал, разносил. Это его время, время славы Коремори, и он не позволит никаким препятствиям встать у него на пути.

На шестнадцатый день четвертого месяца, через неделю после выхода из столицы, разведчики сообщили, что отряд войск Кисо обнаружен в тридцати милях, в долине Хиюти-яма. Они также доложили, что долина ломится от зерна и полна стадами тучного скота.

Проблемы имперской армии могли быть решены одним искусным ударом. Коремори созвал генералов на совет и приказал немедленно начать наступление на Хиюти-дзё.

– Там нас ждут богатые трофеи! – объявил он. – И пища для наших солдат.

Генералы зааплодировали.