И какая хрен разница, что будет дальше? Может, жизни не будет. Отлично, он не против.
Впрочем, как это не будет жизни, когда его Дана жива?! Его эфирная красавица с подводной лодки… Очень даже будет жизнь. Какой-то смысл появится в этой жизни. Станет теплее.
– Как долго ты в курсе? – спросил он у Тучи.
– Вот уж скоро три месяца… Не беспокойся, данные верны, ни малейших изменений.
Хитрый упырь. Друг-то друг, а вон оно как выходит…
– А ты меня, сукин сын, в столицу хотел двинуть. С-сукин сын! Не сказал бы?
Туча ухмыльнулся.
– Во-первых, для пользы общего дела ты нужнее в столице…
– Общего дела?!
– Не ори. Во-вторых… давняя же история, может, у тебя рассосалось уже. А здесь у тебя – дела, привязанности о-го-го какие. Видишь? Не хрен меня упрекать.
И что Туче скажешь? У него сплошь – польза общего дела. «Народу нужно то-то… народ ценит то-то… народу надо помочь тем-то…» Где тут территория для жизни, на которой могли бы уместиться маленькие живые таракашки – люди, причем поодиночке, а не всем скопом?
«Что теперь делать с Тари? Требовать документы и для нее? Вернее, просить, какое уж нынче – требовать… Все переменилось в один момент. Ну вот поедет она в Хонти, а там Дана… Там Дана. Дана и я. Будь Тари ко мне прохладна, будь она мне товарищем, просто товарищем, как она сама мне талдычила столько времени, ну, отвез бы, устроил как-то, объяснил бы… наверное, даже такое можно объяснить», – с горечью думал Рэм.
Если бы, если бы! Выходило иначе.
Тари совсем не холодна, и никакой она не товарищ. Она.. волосами… сапоги. И это – из самой глубины ее души. Излучение многое делает явным… Она не пожелает никому уступать Рэма Стало быть, в Хонти ей быть нельзя. Ни при каких обстоятельствах.
– Туча, существует ли шанс устроить ее здесь?
Тари улыбается, даже не пытаясь вникнуть в суть его вопроса. Туча, ни слова не говоря, двигает на середину стола конверт с пандейскими деньгами и выездными бумагами. Большей щедрости, чем сейчас, он не проявит. Тут никаких сомнений. Ну, хотя бы так…
– Да что там у вас? – безмятежно спросила Тари. – Вы ведете непонятный разговор.
Голос ее нимало не замутнен тревогой. В нем ни страха, ни сомнения, ни недоверия. Если бы она была Рэму просто товарищем, верным товарищем!
Сейчас будет больно.
– Когда я перестал… дергаться?
– Только что, Рэм, – ответил Туча.
– Тари, ты помнишь, как тебя… какая петрушка с тобой происходила чуть раньше?
– Когда, Рэм? Со мной? – Тари по-прежнему счастливо улыбалась. На лице написано: надо же, очнулся мой хороший. Меня выбрал, мой желанный. Сейчас мы его выходим, сейчас мы его поставим на ноги. Сейчас мы ему второй стакан чайку горяченького, а потом – врача Все у нас будет хорошо…
Она еще не поняла.
– Чуть раньше, чем только что.
Она задумалась.
– Я-а.. ну… я… кажется, по радио передавали какой-то задорный мотивчик, и я… да разве важно теперь? Ты очнулся, я зову доктора…
– Нет! Вспомни.
– Ты меня пугаешь, Рэм…
– Я тебя очень прошу, вспомни!
– Мне… Забавно, я, кажется, не очень уловила… какая-то музыка… у меня даже настроение поднялось… я тебе сказала несколько приятных слов… но… странно… не уверена, какие именно…
Он жадно отхлебнул горячего сладкого чаю. Надо же, все очень трудно получается. Любил Дану. Любит Дану. А и здесь прирос сердцем… Трудно рвать. Ерунда Бессмыслица. Больно.
– Выходит, ты ничего не помнишь?
– Что-то приятное… Почему у тебя такое лицо? Со мной приключилось нечто непонятное?
Рэм допил чай и взял конверт с хонтийскими деньгами. Надо собираться. Чем он располагает? Надеждой, любовью, неплохим, пусть и незаконченным образованием, подъемными на первое время. Да еще умом наглого критика – впрочем, обладать им становится делом небезопасным. Кажется, пришло такое время, когда ум обязан стать проще и, главное, тише. Иначе его просто конфискуют у владельца прямо с головой… Пора бежать отсюда.
Пора начинать новый побег.
– Наш брак только что развалился, Тари. Прости меня.
– Я.
Ему сделалось холодно.
Часть третья
2157—2158 годы по календарю Земли
Узник
Сокамерник Рэма оказался исключительно вежливым человеком Если бы можно было вывести суть вежливости в химически чистом виде, а потом смешать ее с медом и взбитыми сливками, тогда вышло бы то, что не покидало уст этого человека.
– Господин надзиратель! – обратился он медовым баритоном к унтер-офицеру. – Простите за дерзость, не могли бы вы, если вам не трудно, подойти? У меня есть маленькая просьба.
У профессиональных борцов шея становится до такой степени мускулистой, что им неудобно поворачивать костяную коробку черепа, покоящуюся на столь мощном основании, и они поворачиваются к собеседнику всем корпусом. Громила с рожей пещерного медведя из джунглей княжества Лоондаг повернулся на зов узника всем корпусом.
– А? – проревел он.
– Право же, извините за беспокойство, не мог бы я попросить вас подойти, у меня имеется скромнейшее пожелание…
– Ублюдки, рвань! – без гнева ответил ему тюремщик.