Мастер побега

Она схватила Тучу за локоть и прокричала:

– Он гениален! Мой Рэм – гений во всем! Он гений! Вы ему в подметки не годитесь! Каждое слово! Каждая буква!

«Ты же ненавидела эту песню!» – хотел было сказать Рэм, но не сумел издать ни звука. Он побрел, спотыкаясь, к крану – налить себе воды, но тут вторая раскаленная игла вонзилась ему в макушку.

– Рэм! Мой любимый, мой родной! Хочешь, я почищу твои сапоги своими волосами? – визжала Тари, падая на пол и обнимая его ноги.

– …О, как рыдает враг, но нет ему пощады!… – рокотал Туча.

Еще шаг до крана…

– Я умру за тебя, Рэм, я даже отдамся за тебя, Рэм, пусть меня насилует любая сволочь, Рэм, только люби меня, Рэм! – голосила Тари, не отпуская его ноги.

Нижняя челюсть как будто полыхнула огнем Только сейчас он сообразил, что происходит. «Я понял…» – попытался заговорить Рэм. Из его рта вылетел безобразный хрип. Не удержав равновесия, он рухнул и, кажется, задел головой…

Темень.

Одна сплошная темень.

* * *

За двадцать месяцев до того

– …С сегодняшнего дня ты назначаешься членом Военного совета в Продбригаде. Проще говоря, заместителем Толстого и комиссаром отряда из четырех сотен лучших наших бойцов. С вами пойдет сержант Таач, самый надежный человек моего брата. Будет в Продбригаде за начштаба. Два пулемета даю, но патроны – беречь! Беречь патроны, патронов кот наплакал. Еще даю горную пушку, установите на передней платформе. К ней всего пять снарядов, так что пугать ею, если понадобится, сможете, а для серьезной драки она – сам понимаешь… Ставлю тебя в известность: предельный срок вашего возвращения с хлебом и прочими делами – две недели. Очень хорошо, если справитесь за одну. Очень, очень было бы хорошо. Потому что через неделю здесь начнется голод.

– Здесь и без того голод, Дэк.

– Что? Нет, Рэм Через неделю здесь разразится настоящий голод. Сейчас мы хоть какие-то крохи раздаем централизованно… Вон, даже лекторам Политпросвета выдали по пачке чаю и по банке джема из ревеня. Ты, кстати, получал? За тобой были закреплены две лекции.

– Получал.

– Хорошо. Значит, без сбоев. Чтоб ты знал, я так это вижу: через две недели люди начнут жрать друг друга и стрелять друг в друга.

– И дабы они не начали стрелять друг в друга здесь, нам придется немного пострелять за пределами форта. Верно я понимаю?

Дэк, все это время говоривший с ним, уткнувшись в какие-то бумаги, просматривая, ставя подпись, делая паузы, когда надо было внимательно прочесть какое-то мутное место в документе, поднял голову и воззрился на Рэма осуждающе.

– Ты кто у меня в Продбригаде? А? Комиссар или разложенец? Ты укреплять людей должен, ясно? Ук-реп-лять. Так что подбери сопли и действуй жестко. Надо будет – да, поставишь к стенке парочку-другую саботажников, спекулянтов и разложенцев. Другие живее начнут соображать, какое у нас время на дворе!

Иначе стал говорить бывший капрал Дэк Потту, нынешний ротмистр по чину и главнокомандующий войск Республики по должности. Ушли из его речи «братишки» и «дружищи». Исчезли «суппорты» и «шпиндели» – как не бывало! И стал он говорить суше, жестче. Так, словно выбирал: сильно надавить ему словом на человека или все-таки пожалеть его и обойтись легче. А если не успевал выбрать, если обстоятельства торопили его, то – давил. Так проще выходило для него самого.

– Я, Дэк, все понимаю. И то, что крестьянин совсем не хочет отдавать тебе зерно по твердым ценам… Ему выгоднее продать хлеб спекулянтам, а еще лучше обменять на что-нибудь полезное, чем наша Республика не располагает. И то, что Повстанческую армию надо кормить, одевать, обувать, помещения отапливать – зима на пороге! И то, что она – единственная сила, поддерживающая здесь порядок. От натиска горцев, от помещичьих банд, от Монархического корпуса, где в каждом взводе на солдатских должностях лейтенанты и чуть ли не капитаны, словом, люди войны, не чета нашим обормотам… И то, что чуть ослабь руку, и все пойдет вразнос. Помню, знаешь ли, как в день, когда объявили о расстреле четырех принцев крови с женами и сыновьями, толпа разграбила винные склады. И еще помню, какие ошметки остались от четырех милиционеров, пытавшихся эти склады оборонять… Только и нам всем надо держать в голове: когда мы убиваем с полдюжины мерзавцев, желая спасти от голодной смерти несколько тысяч человек, это, конечно, не худшая цена, но мы все-таки совершаем убийство. Мы совершаем преступление, Дэк. Нельзя превращать убийство в норму. Нельзя забывать, Дэк, это – преступление.

Его собеседник потер усталые глаза и с досадой ответил:

– Мы не на митинге, Рэм. И времени на все эти разглагольствования нет совершенно. Отвечу коротко: я не забываю. А ты не забудь постараться там, как следует… Теперь – все? Закончили про цену и про норму?

Рэм кивнул. Он напомнил. Большего Дэк сейчас не потерпит…

Тот принял к сведению кивок Рэма, вынул из груды бумаг одну, коротенькую, и положил на стол перед Рэмом: