— Ягодка моя сладенькая, ты уже со всеми успела поругаться? — сладким голосом спрашивает он у меня.
— Да, вашего Калларинга вываляла в грязной луже, разнесла сад у Доджа, и если мне сейчас же не дадут выпить, то по бревнышкам раскатаю трактир одного вредного орка. — У трактирщика улыбка до ушей, и он совсем не боится.
— Что девушка пить будет?
— Огневку, покрепче и побольше.
— А закусывать?
— Я никогда не закусываю, я такой дурной привычки не имею, но в рот положить что–нибудь надо, поэтому что–нибудь острое и соленое, и пирожков с утренницей.
— Сладеньких?
— Сладеньких, сладеньких…
— Мара, ты стереги и никого сюда не подпускай, во избежание… так сказать, а то покалечу кого ненароком. Поняла?
Орк ставит передо мной стаканчик, наливает. Я злобно смотрю на него, вздыхает, ставит второй стакан и наливает себе. Выпили. Смотрю по–прежнему злобно, наливает по второй, уже легче стало. Набиваю трубочку.
— А расскажи–ка мне любезный хозяин, что это ты за рожи тут третьего дня корчил, когда я тут в углу мужика снимала.
— О–о–о…это длинная история…
— А я никуда не тороплюсь. И вообще я сюда пришла напиться, причем в компании. Твоя вполне подходит, только, чур, пить на равных, а то худо тебе будет, обещаю. — И так гаденько улыбаюсь. Орк икнул и налил по третьей, еще лучше стало. — Ты не прерывайся, я жду.
— Когда я после последнего пожара отстраивал свой трактир заново, ко мне сюда по своим коммерческим делам зашла наша пифия, померла она весной. Пусть ее перерождение будет легким. Так вот, я решил похвастаться и стал показывать ей второй этаж и номер, что я планировал, как самый дорогой. Все надо мной смеялись, публика ко мне такая ходит, что денег вечно нет, а тут такой большой номер, что вместо него пять можно было сделать, а еще ванна. Все смеялись, а пифия пошла, посмотрела, а потом и говорит, молодец, хороший номер, когда–нибудь в этом номере решится судьба всех людских земель Лари и сам сейн проведет в этом номере несколько ночей. Когда все было готово, сюда зашел по делам Сейн Калларинг, что–то они тут у местной шпаны искали, и обыск в номерах делали. Вот он и спрашивает, зачем тебе такой дорогой номер в таком затрапезном трактире, а я ему и говорю, зря вы так, сами тут как–нибудь ночевать будете. Ну, слово, за слово и поспорили мы с ним, что если он проведет в этом номере ночь, то на другой день оплатит все мои долги.
— И как оплатил?
— Оплатил. — И орк расплылся в довольной улыбке.
— Я так думаю, что когда днем он пришел оплачивать твои долги, их было гораздо больше, чем было вечером?
Морда орка стала еще более довольной.
— Ну, тогда давай за предприимчивость. — Я уже могла говорить тосты, хороший признак.
— Правильно ты этого сноба наказал. Если бы знала, что это какая шишка, а не честный наемник, ни за что бы к нему не подсела.
— А за что ты его в грязи изваляла?
— Ты, наливай, я сейчас расскажу. Понимаешь, когда я узнала, что провела несколько ночей с человеком, равным мне по положению, и которому, я так надеялась, нравлюсь, я подумала, что он ведет меня в сад, ну который я потом разнесла. Я думала, он мне предложение сделать хочет. В принципе он его сделал… Если бы он сказал, что я ему не безразлична, то я бы согласилась. Я бы пошла за ним на край света…. А он стал говорить, как выгоден был бы наш союз для Каравача, для его рода. Что после заключения такого союза и рождения детей Каравач может потребовать себе полноправного одиннадцатого места в союзе. Как можно было бы повернуть в нужную городу сторону политику Союза. Пока я была для него простой наемницей о том, что от наших развлечений могут быть дети, ему и в голову не приходило, а зачем они ему, собственно. А как узнал, к какому роду я принадлежу, так сразу поинтересовался — нет ли последствий? Он хотел МЕНЯ ИСПОЛЬЗОВАТЬ и не только меня, но и МОИХ ЕЩЕ НЕ РОЖДЕННЫХ ДЕТЕЙ на пользу, нет, не своему роду, это было бы еще простительно, а для возвышения Каравача. И не скрывал этого, сволочь он, ваш сейн. А я ничем не обязана Карвачу, я вообще тут четвертый день и я тут не прописана. Давай выпьем… Давай выпьем за разочарования, чтобы они делали нас еще сильнее.
Выпили, стало совсем хорошо, даже захотелось закусить, благо на стойке что–то стояло. А еще захотелось спеть. В углу то–то тренькал музыкант. Сфокусировала на нем зрение, вот зараза, то один, то много, а какая разница, сейчас я могу и с оркестром спеть. Вот ведь странно, будучи в этом теле я еще ни разу не пыталась спеть и даже не знаю какой у меня голос. А какая разница, не на сцене же…
— Ну–ка иди сюда. — И пальчиком так подманиваю музыканта. Не идет. — Мара приведи их, только нежно. Щас спою…
Мара привела одного, остальные куда–то пропали, одного хватит.
— Значит парниша так, тетенька петь хочет.
— Что асса хочет послушать.